Олеся Луконина - Чёрная маркиза

Он говорил горячо и серьёзно, старик согласно кивал на каждое его слово, а Грир всё выше и выше подымал брови, не в силах сохранять невозмутимость.

— Откуда ты знаешь? — не выдержал он наконец. — Ты всю жизнь в море! А в твоём мёрзлом Квебеке виноград не растёт!

Дидье улыбнулся углом губ, прищурив лукавые глаза, но Грир вдруг с замершим сердцем увидел в глубине этих глаз всё ту же грусть.

— Да так… — легко сказал парень. — Бывал кое-где. Видел кое-что. Так вот. — Он опять повернулся к Морану. — Ты давишь ягоды ме-едленно, никуда не торопясь, раскачиваешься из стороны в сторону, взад и вперед, с носка на пятку, чтоб отделить мякоть от кожуры. Для этого нужна сноровка… ну и конечно же, хорошие ноги!

Он подмигнул Морану, вытаращившему на него глаза, отпил ещё вина и, причмокнув, демонстративно вытянув собственные длинные ноги из-под навеса, озорно косясь на своих собеседников.

А собеседники его заговорили хором.

— Mon petit fils! — воскликнул старейшина, улыбаясь в свою белую бороду.

— Кэ-эп! — выдохнули Лукас с Марком в один голос.

— Ты же не собираешься… — завороженно пробормотал Моран.

— Дидье! — рявкнул Грир, хлопнув ладонью по столу. — Не валяй дурака!

— Почему нет? — врастяжечку осведомился Дидье, склоняя вихрастую голову к плечу. В глазах его прыгали знакомые черти. — Я умею это делать. Это ж как любовью заниматься — один раз научился, потом всю жизнь не разучишься. — Он прыснул и под общий хохот снисходительно похлопал по спине поперхнувшегося Марка. А потом продолжал уже серьёзно. — Люди ждут праздника, кэп! Праздника урожая! Вино ждёт! И нам ещё два дня тут стоять. А? — Он дождался, пока Грир, сдаваясь, с досадой махнёт рукой, и азартно повернулся к Симону. — Музыканты есть?

Конечно, музыканты нашлись, ещё бы их не было у чёртовых-то лягушатников, мрачно подумал Грир. Гитара Лукаса, виола Марка, виола, тамбурин и барабан деревенских паяцев — всё появилось как по мановению ока, едва Симон Дюбуа ударил в колокол, висевший здесь же, под навесом, и торжественно объявил, держа ухмыляющегося Дидье за плечо, что праздник урожая начнётся прямо сейчас, ибо давильщик нашёлся.

— Разъети его, — буркнул Грир себе под нос, косясь на предовольную физиономию капитана «Маркизы», не просто оказавшегося в центре всеобщего внимания, а ставшего прямо-таки спасителем праздника и чуть ли не посланником небес.

И для деревни сиеста закончилась разом. Начался гам, визг, писк, хохот, под ногами завертелась чумазая голопузая ребятня, бабы и девки в лучших нарядах замельтешили туда-сюда, мужики приволокли огромную дубовую бочку, в которую и был высыпан урожай — гора крупных блестящих иссиня-чёрных ягод…

Всё это утомляло, раздражало, даже бесило.

Но Грир хотел это видеть.

Он глаз не мог оторвать от Дидье Бланшара.

И не он один. Вся эта клятая деревушка, включая облезлых шавок, кур и поросят, обступила его и пялилась, разинув рты, пасти и клювы.

А этот засранец, совершенно не смущаясь от такого пристального внимания, стоял у колодца, достав оттуда ведро с водой. Смеясь, он споро снимал с пояса, вынимал из карманов своих холщовых штанов и отдавал Марку с Лукасом, с готовностью подставившим ладони, всякую трихомудию — пару ножей, компас, кошель, пистолет, второй… Потом вдруг цапнул нож обратно и, поставив босую ногу на каменную кладку колодца, преспокойненько обрезал обе свои штанины чуть ниже колен.

— Что, подвернуть нельзя было? — не выдержал Моран, подходя поближе. Он тоже так и ел Дидье глазами.

Тот повернулся к нему и серьёзно пояснил:

— Мешать будут отвороты-то. Придётся останавливаться. А останавливаться нельзя, если начал. Пока не кончишь. — В глазах его опять заплясали черти.

Вокруг с готовностью грохнули хохотом, а Моран закатил глаза, невольно даже покраснев. Дидье, смеясь, потрепал его за локоть:

— Ты послушай, друг! Когда заиграет музыка, и начнётся вот эта пляска, — он указал на бочку с виноградом, — давильшик сам становится пляской. Становится музыкой. — Голос его вдруг дрогнул. — Ты можешь звать в эту бочку кого угодно, но если ты стал пляской, никто не перепляшет тебя, пока весь виноград не станет вином.

— Да ты очумел, парень! — крикнули из внимательно слушавшей толпы. — Наш Жак менялся с кем-нибудь и отдыхал! Ты замертво рухнешь в этой бочке!

— Patati-patata! — присвистнул Дидье, усмехаясь. Конечно, кто бы сомневался… — Вино берёт и даёт тебе, ты берёшь и даёшь ему, ты никуда не можешь уйти от него… ибо ты принадлежишь ему!

Его взгляд вдруг встретился с ошеломлённым взглядом Грира, и тот почувствовал, как по спине бегут мурашки, будто перед боем.

Боже милостивый…

Будто услышав его молитву, из открывшихся настежь дверей крохотной деревянной церквушки показалась процессия — четверо крепких мужчин несли на празднично украшенных лентами и цветами носилках, высоко подняв их над головами, каменную статую Пресвятой Девы. Носильщики медленно описали круг по площади, среди расступавшихся, крестившихся и кланявшихся земно людей, и торжественно водрузили статую как раз напротив бочки с виноградом. Целомудренно потупив глаза, Мадонна светло и безмятежно улыбалась.

Пока все, затаив дыхание, глядели на потрескавшуюся от времени статую, Грир смотрел на побледневшее и построжавшее лицо Дидье. Парень, тоже не сводя глаз с Пресвятой Девы, молча поднёс к губам болтавшийся у него на шее маленький серебряный крестик.

Наконец кюре благословил урожай, и все взоры опять нетерпеливо обратились на нового давильщика, на губах которого вновь вспыхнула прежняя беспечная ухмылка. Он схватил ведро с колодезной водой и, подойдя поближе к бочке с виноградом, тщательно обмыл ноги. Какая-то девчушка лет пятнадцати, вылетев из толпы, забрала у него ведро, и он благодарно коснулся её круглой зардевшейся щёчки. А потом распахнул полы своей белой рубахи, видимо, прикидывая, не помешает ли она, махнул рукой и птицей взлетел на край бочки под гул и аплодисменты толпы.

Грир перевёл было дыхание, а потом вновь затаил, глядя, как парень легко балансирует на ободе. Глаза его весело блестели, блестела улыбка, блестел крестик, качавшийся на выпуклой загорелой груди.

Грир видел, как сияли лица воззрившихся на Дидье женщин. Видел, как вспыхнул почти отчаянный взгляд Морана. И очень надеялся, что его собственное лицо осталось невозмутимым.

— Эй, ребята! — громко крикнул Дидье, махнув музыкантам, и те с готовностью вскинули свои инструменты. — Знаете, какая музыка мне нужна? Не грустная! Но медленная, и чтоб ритм был. Наверное, вот такая…

Песню, которую он начал было напевать, а потом со смехом оборвал, Грир никогда раньше не слышал.

Боже, да он, оказывается, ничего не знал об этом шалопае и балаболе, ровным счётом ничего!