Олеся Луконина - Чёрная маркиза

Что ж, те мальчишки, с которыми он приятельствовал сопляком, просто-напросто выросли, а старики, такие, как мастер Рене или кюре Гийом, должно быть, померли, par ma chandelle verte!

Ведь прошло уже восемь лет со дня его ухода.

Его изгнания.

До боли сцепив руки за спиной и наклонив голову, Дидье угрюмо глядел, как к деревянной пристани торопливо спускаются трое — женщина, придерживающая обеими руками длинную тёмную юбку, и двое крепких мужчин. С ружьями.

Все они тоже были ему незнакомы.

— Что ж, сейчас и познакомимся, tabarnac de calice! — пробормотал Дидье, вызывающе сощурив глаза.

Сердце у него так отчаянно ныло, словно его сжимала в кулаке чья-то беспощадная ладонь.

Не чья-то.

Его собственная.

Женщина в тёмном одеянии и накинутом поверх него шерстяном плаще, — вечера и ночи в Квебеке даже летом были холодными, — оказалась Жозефиной Сорель, старейшиной селения. Пристально рассматривая её тонкое строгое лицо, по которому невозможно было угадать её возраст, Дидье подумал про себя, что времена воистину меняются — восемь лет назад он и вообразить не мог, что во главе его родной деревни встанет женщина!

Его внимательный изучающий взгляд её не смутил — она лишь сдвинула тёмные брови, отвечая ему столь же пытливым пронизывающим взором.

— А где старик Вилар? Умер? — отрывисто спросил Дидье.

Реми Вилар был прежним старейшиной, суровым и неразговорчивым, очень похожим на кюре Гийома, вместе с которым он неусыпно и беспощадно правил своей маленькой покорной общиной.

— Как и отец Гийом, — помедлив, кивнула Жозефина, будто угадав его мысли. — Два года назад.

Дидье тоже кивнул, принимая этот ответ.

В его капитанской каюте они были вдвоём — сопровождавшие Жозефину парни остались на палубе «Маркизы» под бдительным присмотром Сэма и Кэла. Одного из прибывших Дидье всё-таки узнал — это был Симон Готье, сын мясника, его ровесник, с которым они когда-то вместе играли, дрались и дразнили девушек. Симон тоже наверняка узнал блудного сына семьи Бланшаров, но виду не подал.

— Чего вы от нас хотите, капитан Бланшар? — резко и без обиняков спросила Жозефина, откидывая со лба прядь тёмно-русых волос. Чепца она, видать, не признавала, и это тоже было совершенно необычным для родимой деревушки — чтоб женщина вышла на люди с непокрытой головой! Отец Гийом наложил бы немалую епитимью на эдакую развратницу.

Вновь встретив острый взгляд Жозефины, Дидье криво усмехнулся, но ничего не ответил.

Сам того не замечая, он следовал обычаям капитана «Разящего» — прежде чем нанести удар, Эдвард Грир всегда заставлял противника суетиться и дёргаться, сам оставаясь каменно-спокойным.

Сейчас эта стройная горделивая женщина была его, Дидье, противником.

Хотя с женщинами он раньше никогда не сражался, предпочитая уступать. Или, что чаще всего, побеждать их совсем другим оружием.

Дидье опять усмехнулся, забавляясь её замешательством.

— Вы ведь прибыли сюда не для того, чтобы броситься в объятия семьи и устроить пирушку в честь своего возвращения? — так и не дождавшись его ответа, язвительно осведомилась Жозефина. — Ваш пушечный выстрел… салютом не был.

Голос её против воли дрогнул.

«Да она любит эту деревню!» — с удивлением подумал Дидье и не спеша кивнул:

— Это военная экспедиция, мадам, и она уже началась. И, кроме того, — он сощурися, — в притче Спасителя нашего вовсе не блудный сын заколол упитанного тельца и устроил пирушку, а его отец.

— Вы даже не спрашиваете, жив ли ваш отец, — горячо воскликнула женщина, не сводя с него своих чуть раскосых тёмных глаз, и Дидье опять некстати подумал, что в её жилах наверняка течёт немало индейской крови. — Жива ли ваша семья!

Дидье легко пожал плечами и так же легко отозвался:

— Не спрашиваю. Но если это так волнует вас… скажите мне.

Полные губы Жозефины гневно поджались, но больше она ничем не выказала своего негодования.

— Господь хранил вашу семью, капитан Бланшар, — ровно произнесла она, и Дидье незаметно перевёл дыхание. — Лишь ваша золовка, Инес Бланшар, жена вашего брата Франсуа, скончалась от болотной лихорадки три года назад. Все остальные ваши родственники живы и здоровы. Ваш брат больше не женился. Его жена осталась бесплодной, и он по-прежнему живёт вместе с вашим отцом и мачехой. Как и ваша сестра Мадлен.

Итак, Инес умерла.

Что ж…

Дидье медленно кивнул в знак того, что услышал и понял.

Жозефина помолчала, видимо, ожидая от него ещё какой-то реакции, но так и не дождалась. И запальчиво бросила:

— Скажите же, чего вы хотите!

О, Жозефина Сорель поистине была страстной женщиной.

— Вы замужем, мадам? — внезапно спросил Дидье с искренним интересом. И продолжал, даже не удосужившись услышать ответ: — Думаю, что нет. Мужчина нипочём не допустит, чтобы над ним верховодила женщина. Вы одиноки, и ваша семья — вот эта община.

Жозефина на миг опустила длинные тёмные ресницы, из-под которых упрямым огнём блеснули её раскосые глаза.

— Что ж, вы правы, — бесстрастно ответила она. — Община избрала меня старейшиной, потому что я обладаю некоторыми… способностями, и я приняла эту честь. И отвечаю за благоденствие этой деревни, так же как и за благоденствие вашей собственной семьи, капитан.

Дидье лениво поднял бровь, забавляясь и опять же не замечая того, что копирует обычные манеры Грира:

— Способности? Какие же это способности, мадам, если не секрет?

— Всемилостивый Господь сподобил меня исцелять людей, капитан, — после некоторого раздумья спокойно пояснила Жозефина, сцепив перед собой тонкие смуглые руки.

— Во-от как? — хмыкнул Дидье. — Отец Гийом сказал бы, что вы ведьма, мадам, и повелел бы выгнать вас вон из деревни, вываляв перед этим в смоле и в перьях.

— Он умер, — проронила Жозефина с ледяной улыбкой, и Дидье тихонько рассмеялся:

— В вас ни на грош нет христианского смирения, верно, мадам?

— Так же, как и в тебе, мальчишка! — крикнула она, прожигая его яростным взглядом. — Как ты смеешь раздевать меня своими бесстыжими глазами?! Я знаю, из-за чего тебя изгнала твоя семья и деревня, Дидье Бланшар!

— Я сам ушёл, — ровно отозвался Дидье, но Жозефина уже не слушала. Гневные обвинения так и рвались с её уст.

— Я презираю таких, как ты! Ты самовлюблённый щенок, который привык вытворять то, что ему заблагорассудится! Ты не был здесь много лет, и твоя семья тебя не интересовала! Чего же ты хочешь от нас теперь? Доказать, как ты могуч? — Голос её вдруг опять сорвался. — Твоя проклятая пушка изувечила наш пригорок!

Ventrebleu!

Она умела больно жалить, эта женщина. Похуже целого роя ос.

И она действительно любила эту деревню.

Наклонив непокрытую голову, Дидье сдержанно проговорил: