Джеймс Купер - Том 1. Шпион, или Повесть о нейтральной территории

— Благодарим за сообщение, что мы евреи,— отвечает миссионеру вождь индейцев.— Мы уверены, что он говорит именно то, что думает. И все же мы уверены, что мы — краснокожие, индейцы, а не евреи... Если бледнолицые считают, что мы имеем право на эти отдаленные земли, так богатые всякими ископаемыми, то мы отдаем бледнолицым свои права на них, а сами предпочитаем оставить за собой эти рощи, прерии, леса [33] См. J. Gгоssmап.., р. 229. .

«Морские львы» повествуют о приключениях охотников на китов в Антарктике. Вместе с тем роман показывает людскую алчность и жадность, несовместимость человеческих чувств с религиозными догмами. Роман имел читательский успех, его первое издание очень быстро разошлось. Купер снова ощутил веяние былой славы и признания. В общественных местах Нью-Йорка его встречали с неизменным уважением, от которого он уже давно отвык.

Он преисполнен новых творческих планов, пишет новый роман, работает над историей Нью-Йорка, создает новые главы для книги о военно-морском флоте США, пишет пьесу. Но его здоровье начинает сдавать, опухают ноги, он с трудом может передвигаться.

В 1850 году выходит в свет роман «Веяния времени», предшественник более поздних детективных историй. Богатая американка Мэри Монсон облыжно обвиняется в убийстве, к которому она никак не причастна. Она знает правду, но, будучи уверена в своей невиновности, не считает нужным сказать судье о том, что ей известно.

И тут в действие вступают посторонние силы, влияние которых на судьбу героини от этого не становится меньше. Пресса старается извлечь свои выгоды из сенсационной истории, ибо для нее «факты и новости становятся предметом купли-продажи, и то падают, то повышаются в цене, подобно любым другим товарам». Присяжные заседатели выносят свой вердикт не на основе скрупулезного изучения доказательств, а руководствуясь слухами, личными привязанностями и собственными предрассудками.

«Веяния времени» оказались последним романом Купера. 14 сентября 1851 года писатель скончался. Похоронили его на семейном кладбище в Куперстауне. Через несколько дней в Городском зале Нью-Йорка прошло траурное собрание, на котором председательствовал Вашингтон Ирвинг. На собрании начали сбор средств для сооружения памятника писателю и решили провести публичный митинг, посвященный его памяти.

Такой митинг состоялся в феврале 1852 года под председательством известного общественного деятеля Даниэля Уэбстера. Были начитаны посвященные памяти Купера письма Эмерсона, Мелвилла, Готорна, Лонгфелло. Доклад о жизни и творчестве Купера сделал писатель Брайант.

Собрать достаточно средств на постройку памятника Куперу не удалось; после нескольких лет все, что сумели собрать, передали друзьям писателя в Куперстауне, и на эти средства соорудили небольшую статую Кожаного Чулка и установили ее на местном кладбище. Так современники крупнейшего американского писателя почтили его память.

За сто тридцать лет, прошедших после смерти Джеймса Фенимора Купера, многое изменилось в Соединенных Штатах Америки и в мире в целом. Но по-прежнему лучшие романы писателя читаются во всех уголках земного шара, по-прежнему все новые поколения читателей с неослабевающим вниманием следят за приключениями Кожаного Чулка и Чингачгука, восхищаются бескорыстным патриотизмом Гарви Бёрча, сочувствуют молодым американским морякам Гриффиту и Барнстейблу в поисках их суженых.

На русском языке первый роман Купера появился в 1825 году. Это был «Шпион», переведенный с французского издания. С этого времени романы Купера регулярно переводятся на русский язык и становятся весьма популярными среди русской читающей публики [34] См.: А. Н. Николюкин. Литературные связи России и США. М., 1981, стр. 157—179, 256—326. . Известно, что романы Купера высоко ценили М. Ю. Лермонтов, В. Г. Белинский, П. А. Вяземский.

Отвечая тем критикам, которые считали Купера «подражателем и учеником» Вальтера Скотта, В. Г. Белинский писал: «...Купер — писатель совершенно самостоятельный, оригинальный и столько же великий, столько же гениальный, как и шотландский романист. Принадлежа к немногому числу перворазрядных, великих художников, он создал такие лица и такие характеры, которые навеки останутся художественными типами».

Великий русский писатель и гуманист Максим Горький любил романы Купера о Кожаном Чулке и восхищался их героем: «Натти Бампо всюду возбуждает симпатии честной простотой своей мысли и мужеством деяний своих... Безграмотный Бампо является почти аллегорической фигурой, становясь в ряды тех истинных друзей человечества, чьи страдания и подвиги так богато украшают нашу жизнь».

Следует отметить, что сам Купер очень хорошо относился к русским и России. Пэ приезде в Париж он был принят в салоне княгини П. А. Голицыной (Шуваловой). Уже в одном из своих первых писем из Парижа писатель сообщал в ноябре 1826 года: «Княгиня Голицына по-прежнему весьма любезна, что очень нам полезно, так как у нее собирается лучшее русское и французское общество... Ее невестка княгиня М. А. Голицына-Суворова, внучка фельдмаршала Суворова, очень преуспела в музыке. Поверьте мне, что они устраивают прекрасные небольшие вечера» [35] The Letters..., v. I, p. 169. .

3 ноября 1826 года Куперу нанес визит Вальтер Скотт. Это была первая встреча двух великих романистов. Впоследствии они неоднократно встречались именно в салоне П. А. Голицыной.

Добрые чувства к русским и России Купер сохранил на всю жизнь. Почти через двадцать лет после первых встреч с русскими в Париже он написал длинное письмо русскому дипломату князю Д. И. Долгорукому, который через знакомого американца обратился к писателю с просьбой прислать автограф для своей коллекции.

В своем письме Купер пишет, что он хочет воспользоваться предоставленной ему возможностью, чтобы выразить всем русским те чувства, которые он испытывал к «великодушию и доброжелательности, так щедро проявляемыми русскими в Европе по отношению к американцам».

«Своим собственным представлением в европейское общество я прежде всего обязан вниманию русских,— рассказывает в письме Д. И. Долгорукому писатель,— ибо в течение месяцев я жил в Париже, никому не известный и всеми игнорируемый, пока не был принят с утонченным великодушием в кругу различных членов семьи Голицыных, о которых я до сих пор вспоминаю с удовольствием. У Голицыных я встречался со многими другими воспитанными и умными русскими, большинству которых я обязан за те любезность и доброту, которые были оказаны мне в чужой стране. Во всех случаях я находил, что русские питают расположение к нам, американцам. В Риме я встречался с доброжелательной и умной княгиней 3. А. Волконской, а также с князем Г. И. Гагариным. Где бы я ни встречался с русскими, я всякий раз находил в них друзей; и я имею основания полагать, что и другие американцы испытывали с их стороны такую же доброту... Россия доказала свою дружбу по отношению к Америке, и я — один из тех, которые желают, чтобы наш народ открыто оказал предпочтение тем, кто относится к нашей стране и соотечественникам (как в нашем полушарии, так и за его пределами) со щедростью и справедливостью» [36] The Letters..., v. V, pp. 47—48. .