Джеймс Купер - Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны

— Я? В эту лодку? — воскликнула Луиза.— Нет, нет, мистер Эдвардс, я ни за что не поеду. Надеюсь, и вы не доверите свою жизнь такой легонькой лодочке?

— А я поеду, я уже больше не испытываю никакого трепета,— сказала Элизабет. Она шагнула в лодку и заняла место, указанное ей индейцем.— Мистер Эдвардс, вы можете остаться. Кажется, для этой скорлупки троих вполне достаточно.

— Ей придется вместить и четвертого! — воскликнул молодой человек и прыгнул в лодку к Элизабет так стремительно, что чуть не пробил легкую обшивку пироги.— Простите, мисс Темпл, но я не могу позволить этим почтенным Харонам увезти вас в царство теней одну, без вашего духа.

— А он добрый, этот дух, или злой? — спросила Элизабет.

— Он добрый для вас.

— И для всех моих близких,— добавила за него девушка, и в тоне, каким это было сказано, чувствовались одновременно и досада и удовлетворенное самолюбие.

Но тут пирога тронулась, и это дало молодому человеку удобный повод переменить тему.

Индеец так легко и уверенно вел свою маленькую ладью, что Элизабет казалось, будто лодка каким-то чудом сама скользит по воде. Кожаный Чулок молча указывал острогой, в каком направлении грести, остальные тоже не проронили ни звука из опасения распугать рыбу. В этом месте озера дно постоянно мелело, здесь было совсем не так глубоко, как у гористого берега, где горы кое-где обрывались прямо в воду,— там могли бы стоять на якоре даже самые большие суда и реи сплетались бы в единый узор с соснами на горах. А здесь над водой поднимались небольшие заросли тростника; колыхаясь от ночного ветерка, он поднимал на воде легкую рябь. Именно на этих отмелях и можно было выследить форель.

У берега Элизабет видела огромные косяки рыб, плывущих в мелкой теплой воде, ибо яркий свет факела на пироге проникал далеко в глубь воды и раскрывал ее сокровенные тайны. Элизабет каждое мгновение ждала, что вот-вот грозная острога Кожаного Чулка врежется в эти густые полчища,— промахнуться, казалось, было невозможно, а добыча пришлась бы по вкусу самому тонкому гурману. Но у Натти, по-видимому, были свои особые приемы, а также и особые вкусы. Он стоял, выпрямившись во весь свой высокий рост, и поэтому мог видеть гораздо дальше, чем те, кто сидел в пироге; он осторожно поворачивал голову из стороны в сторону, часто наклоняясь всем туловищем вперед и напрягая зрение, как будто хотел проникнуть взглядом в темную глубину, куда уже не доходил свет огня. И вот его старания увенчались успехом. Махнув острогой, он сказал:

— Греби вдогонку вон за той рыбиной, Джон. Она отбилась от стаи. Не всякий раз встретишь такую громадину в мелкой воде, где до нее можно добраться острогой.

Могиканин сделал легкое движение рукой в знак того, что понял, и уже в следующее мгновение пирога неслась за примеченной форелью туда, где глубина воды достигала футов двадцати. На железную решетку подкинули еще несколько сухих сучьев, огонь запылал, и свет от него проник в воду до самого дна. И тут

Элизабет увидела среди каких-то щепок и палок рыбу действительно огромного размера. На таком расстоянии различить ее можно было только по чуть заметному движению плавников и хвоста. По-видимому, необычайные события на озере привлекли к себе интерес не только богатой наследницы поместья, но и властелина |дешних вод, ибо огромная лякс-форель вдруг задрала голову и туловище кверху, но затем снова приняла горизонтальное положение.

— Тш! — произнес Натти вполголоса, когда Элизабет, преисполненная любопытства, перегнулась через борт лодки, произведя этим легкий шум.— Форель пуглива, и она еще слишком далеко, пустить в нее острогу пока еще нельзя. В древке моей остроги всего четырнадцать футов, а рыбина лежит на глубине добрых восемнадцати. Но все же попытаюсь, уж очень хороша рыба, фунтов десять в ней, не меньше.

Говоря это, охотник примеривался, как бы поточнее пустить острогу. И вот блестящие отполированные зубцы ее медленно и неслышно погрузились в воду. Намеченная жертва, вероятно, увидела их, потому что вдруг сильнее забила хвостом и плавниками, хотя и не сдвинулась с места. Еще секунда — и высокая фигура Натти перегнулась через борт. Древко остроги исчезло в воде, лишь мелькнула узкая полоса металла, вызвав легкий водоворот. Но только когда острогу рикошетом выбросило из воды и владелец ее, поймав на лету свое орудие, вскинул ее зубцами вверх, только тогда Элизабет увидела, что Натти не промахнулся. На зубцах остроги извивалась огромная рыба, и Натти тут же стряс ее с остроги на дно лодки.

— Этого хватит, Джон,— сказал охотник, одной рукой приподняв рыбу, чтобы посмотреть на нее при свете факела.— Сегодня я рыбы больше бить не буду.

Индеец повторил свой утвердительный жест и ответил просто и решительно:

— Хорошо!

Хриплый голос Бенджамена и всплеск весел вывели Элизабет из оцепенения, и она увидела тяжелую лодку рыбаков, которая приближалась к пироге, таща за собой невод.

— Отходите в сторону, мистер Бампо! — крикнул с лодки Бенджамен,—Ты своим факелом разгоняешь рыбу: она видит невод и шарахается в сторону от него, да и от шума также. Рыба на этот счет понятлива, вроде лошади, и даже больше, поскольку она, так сказать, не сухопутная тварь, а выросла в воде. Отходи в сторону, говорю, нам надо побольше простора для сети.

Могиканин повел пирогу туда, откуда можно было наблюдать за действиями рыбаков, не мешая им, а потом заставил ее неподвижно лечь на воду — пирога казалась сказочной ладьей, плывущей по воздуху. У рыбаков, как видно, дело не спорилось, потому что с лодки то и дело слышались сердитые окрики Бенджамена.

— Левый борт, мистер Керби, левый борт! — командовал старый моряк.— Нажимай сильнее на левый борт! Что ты там делаешь? Сам адмирал британского флота не сумеет забросить невод, если судно крутится, словно штопор. А теперь налегай на правый борт. Слышишь, что я говорю? Да поусерднее!

— Слушай-ка, мистер Помпа,— отвечал ему на это Керби не очень-то довольным тоном и вовсе перестав грести,— я не люблю, чтобы мне грубили, я желаю, чтобы со мной обращались вежливо, как полагается между порядочными людьми. Надо идти полным ходом? Так и скажи, и я буду грести что есть мочи на пользу всей честной компании. Но мне не по нраву, когда на меня орут, как на бессловесную скотину.

— Кто это — бессловесная скотина? — свирепо обрушился на него Бенджамен, повернувшись так, что лицо его оказалось в свете факела: оно выражало полное возмущение.— Если ты намерен делать то, что надо, так действуй и не дури. Ведь осталось только выкинуть второй конец невода, и все тут. Поворачивай же, слышишь? А теперь забрасывай поглубже. Будь я проклят, если я еще хоть раз сяду в лодку с таким сухопутным моряком, как ты!