Огюст Маке - Прекрасная Габриэль

— Замет, государь, а там, на эспланаде, кавалер Крильон говорит с гвардейцем.

— Суровая компания, — сказал король, перелистывая свою корреспонденцию прилежнее прежнего.

Ла Варенн проскользнул, как ласка, между боскетами. И Генрих ждал приближения Росни, который размеренными шагами шел по той же самой аллее, где гулял король.

Министр всегда имел озабоченный и строгий вид. Но в этот день лицо его имело еще более мрачный оттенок, поразивший короля с первого взгляда. Генрих весело вскричал:

— Вы идете как вестник несчастья, друг наш! Что нового? Или деньги в моих сундуках превратилась в листья, как в арабской сказке?

— Нет, государь, деньги вашего величества добротные и накопляются, слава богу, каждый день. Я позволил себе обеспокоить короля, чтобы получить решительный ответ.

— Насчет чего, Росни?

— Да все насчет этого великого события, — сказал министр со вздохом.

— Моей женитьбы? Вы опять за свое?.. Неужели вы никогда к этому не привыкнете?

— Никогда, государь, — с важностью отвечал гугенот.

— Это необходимо, друг мой, иначе вы не привыкнете видеть меня счастливым.

Росни остался неподвижен.

— Я мечтал о другом союзе для вашего величества, — сказал он наконец, — о союзе богатом и знаменитом.

— Друг мой, я столько раз повторял вам мои доказательства в пользу этого брака. Я прибавлю, что теперь он сделался необходим, потому что все о нем говорят.

— Если только это…

— Довольно, Росни, ты меня огорчаешь. Ты не можешь говорить против этого брака, не оскорбляя герцогиню де Бофор.

— Нет, — с живостью сказал Сюлли, — я нападаю не на невесту, а на брак.

— Пощади и того и другую. Я решился. Я знаю, что вы скажете и что все скажут, но мне это все равно. Я знаю также, что в Европе есть незамужние принцессы и что политика могла бы заставить меня склониться к той или к другой. Ну а теперь слишком поздно. Я буду счастлив без принцессы.

— По крайней мере, государь, не женитесь, не сковывайте вашей свободы.

— Полно, я сделаюсь свободен, когда женюсь. Мне нужны дети, герцогиня даст мне таких же прекрасных и милых, как она. Если я не женюсь, все женщины передерутся за меня, О, не улыбайтесь, Сюлли! Меня любят, а если вы не верите, что меня любят, верьте, по крайней мере, что они добиваются моей короны. Вокруг меня столько интриг и распрей, от которых ослабевает моя власть. Десять мужчин, соединившихся против моего могущества, десять Майеннов, каждый со своей армией, не могут сделать столько вреда государству, сколько две женщины, которые перессорятся из-за меня — меня, старика с седой бородой, над которым вы смеетесь. Я знаю силу женщин и опасаюсь их. Я не хочу, чтобы их честолюбие нарушало спокойствие моего народа. Когда я женюсь, честолюбие такого рода не будет уже невозможно. Я знаю себя; мне нужны развлечения, прихоти, среди самого полного блаженства я ищу любовных интриг. Теперь Габриэль делает меня таким счастливым, как я не был никогда, а я обманываю ее для мошенницы. Это мой порок. Сделавшись королевой, она будет, по крайней мере, защищена от моих проказ. У меня будет щит для отражения стрел всех этих амазонских эскадр, которые метят в мое слабое сердце. Вы часто слышали, как я развивал перед вами мою политику как государь; я теперь анализирую вам мое положение, как человека; поймите его, уважайте его, не огорчайте меня, потому что ваш ум серьезен, ваше мнение имеет для меня вес и всякое сопротивление с вашей стороны мне неприятно.

— Государь, — возразил Сюлли, очевидно расстроенный этой откровенностью своего государя, — если б говорил только человек, я позволил бы себе отвечать, и мог бы привести также хорошие теории. Но я понимаю, что со мной говорит король, и воздержусь, несмотря на все мое желание заботиться об интересах государства.

Король нахмурил брови.

— Увы! — продолжал Росни. — Как суров путь к истине! Сколько у него шипов! сколько затруднений представляет он для честного служителя, который хотел бы вести по нему своего властелина! Мои мнения, говорите вы, государь, имеют некоторый вес для вас. Однако вы не советуетесь с ними.

— Я знаю слишком хорошо, что они мне скажут, Росни.

— Может быть, вы также осуждаете и ваши, — мужественно продолжал министр.

— Согласен, но я решился, я люблю герцогиню и не найду никогда, даже на первом троне в Европе, женщину, которая лучше бы заслуживала мою любовь своею кротостью, своей несравненной красотой, своим бескорыстием и добрыми услугами, оказанными мне. Слушать, что мне скажут против нее, было бы изменой, потому что она безукоризненна. Еще раз, перестанем говорить об этом; поверьте, Росни, что ваше усердие выкажется более молчанием, чем спором.

— Не все согласятся покориться воле вашего величества.

— Кто же это? — спросил Генрих.

— Ваше величество не забыли, без сомнения, что на свете существует королева Маргарита?

— Моя жена? Конечно, я этого не забыл, я имею слишком много причин, чтобы помнить об этом.

— Ее согласие на развод необходимо, государь.

— Ну?

— Королева Маргарита не захочет дать согласия на брак, который…

— Который?

— Который не доставит королю больших успехов в его карьере или благоденствия государству.

— Это что такое? — спросил Генрих с волнением. — С каких пор королева Маргарита вмешивается в государственные дела? Пусть она знает, слышите ли вы, что я этого не позволю. Но все эти интриги направлены против герцогини, ей делают препятствия, препятствия жалкие.

— И которыми вашему величеству не следует пренебрегать, — холодно сказал Сюлли, — если королева Маргарита будет упорствовать в своем отказе, ваше величество не можете жениться, потому что папа не разрешит.

— Какая злая женщина! — пробормотал король. — Что сделала Габриэль этой…

— Королева уверяет, — перебил Сюлли, — что она уступит свое место только женщине своего звания.

— Черт побери! — вскричал король. — Это моя вина, если я слышу подобные глупости! Ее звания! Двадцать раз должен был бы я лишить ее этого звания, в случаях у меня не было недостатка. Вот будьте добры, и волк вас съест. Я деликатничал с этой французской принцессой, я не запер ее в монастырь за все ее гадости, за весь ее разврат, я не погасил в сырой тюрьме эту старую кровь Валуа, вечно кипящую — и вот как меня вознаграждают за это! Довольно! Я сделаю это!

— Может быть, это будет опасно.

— Право, стыдно вас слушать, — возразил король. — Я уничтожу ваши опасности, если будет нужно, и если требуют огласки, я сделаю ее! Старуха Маргарита злится на молодую и свежую Габриэль, она завидует ее цветущей молодости. Черт побери! Я заставлю сгнить эту злую женщину в четырех стенах смирительного дома.

— Я согласен с этим, государь, — проворчал гугенот, — но вы не сделаетесь через это свободным.