Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

— А какие доводы ты можешь привести, чтобы переубедить меня? Говори скорее, Жан!

— Мои доводы? Вы наше знамя, а пока солдат не сражен в бою, даже если из всего войска, кроме него, никого не осталось в живых, он имеет право высоко и твердо держать знамя над головой до тех пор, пока смерть не превратит это знамя в его саван.

— Продолжай, Жан Уллье, продолжай! Говори! У тебя складно получается.

— Мои доводы? Вы первая королевская особа, вставшая в ряды тех, кто сражается за нее, и было бы ошибкой с вашей стороны оставить своих сторонников, даже не обнажив шпаги.

— Не останавливайся, Жак Простак, говори! — произнес Малыш Пьер, потирая руки.

— Мои доводы, наконец, — продолжал Жан Уллье, — состоят в том, что ваш отъезд накануне сражения похож на бегство, а мы не позволим вам бежать.

— Но, — прервал его на полуслове Луи Рено, встревоженный тем вниманием, с каким Малыш Пьер слушал Жана Уллье, — но измена, о которой нам только что сообщили, сведет на нет все значение наших усилий, и наше предприятие будет выглядеть выступлением безумцев.

— Нет, нет, этот человек прав! — воскликнул Гаспар, весьма неохотно согласившийся с доводами Малыша Пьера. — Любой безумный шаг лучше забвения, на которое мы себя обречем; упоминание об отчаянии людей, отважившихся на этот шаг, займет подобающее себе место в истории, и настанет день, когда народ забудет все, кроме мужества тех, кто повел его за собой; и даже если этот шаг не оставит следа на троне, он все же оставит след в памяти людей. Кто бы сейчас вспоминал о Карле Эдуарде, если бы не было отчаянных боев при Престонпенсе и Каллодене? О сударыня, должен вам признаться, мне бы очень хотелось поступить так, как советует нам этот отважный крестьянин.

— И вы, господин граф, будете тысячу раз правы, — продолжал Жан Уллье уверенным тоном, доказывавшим лишний раз, что он много раздумывал над вопросами, которые, казалось, были выше его понимания, — вы будете правы еще и потому, что главная цель, ради чего ее королевское высочество хочет принести в жертву будущее монархии, судьба которой находится в ее руках, не будет достигнута.

— Как это так? — спросил Малыш Пьер.

— Не успеет Мадам уехать, как сразу же правительство узнает о том, что она покинула наши края, и тут же начнутся гонения, и тем яростнее они обрушатся на нас, чем скорее мы распишемся в своем собственном бессилии. Господа, вы богаты и еще сможете спастись бегством: вас поджидают корабли, стоящие на якорях в устье Луары и Шаранты. Ваше отечество почти повсюду, но мы, бедные крестьяне, словно козы, привязаны к земле, что кормит нас, и скорее выберем смерть, чем разлуку с родиной.

— И как ты поступишь, мой храбрый Уллье?

— Господин Малыш Пьер, мое решение таково, — ответил вандеец, — когда вино откупорено, надо его пить. Раз мы взяли в руки оружие, надо драться и не терять время на подсчеты, сколько нас будет под ружьем.

— Так будем драться! — с подъемом воскликнул Малыш Пьер. — Глас народа, глас Божий! Я верю словам Жана Уллье.

— Будем драться! — повторил маркиз.

— Будем драться! — сказал Луи Рено.

— Хорошо, а на какой день, — спросил Малыш Пьер, — мы назначим наше выступление?

— Но, — заметил Гаспар, — разве не было принято решение выступить двадцать четвертого?

— Да, но эти господа сообщили об отмене приказа.

— Какие господа?

— Господа из Парижа.

— Не предупредив вас? — воскликнул маркиз. — Известно ли вам, что на войне расстреливают за меньший проступок?

— Я простил их, — произнес Малыш Пьер, простирая руку. — Впрочем, эти господа никогда не служили в армии.

— О! Отмена выступления — огромное несчастье! — произнес вполголоса Гаспар. — И если бы я знал…

— И что же? — спросил Малыш Пьер.

— Возможно, я не пришел бы к тому же мнению, что и крестьянин.

— Ба! — произнес Малыш Пьер. — Мой дорогой Гаспар, вы же слышали: если вино откупорено, надо его пить! Так выпьем его весело, господа! Возможно, такое же вино пил Бомануар во время битвы Тридцати. Маркиз де Суде, постарайтесь найти перо, чернила и бумагу в доме, где ваш будущий зять оказал мне гостеприимство.

Маркиз поспешил выполнить просьбу Малыша Пьера; однако, прежде чем начать рыться в ящиках комода и шкафа, переворачивая груды платья и белья, он не смог удержаться, чтобы не пожать руку Жана Уллье и не сказать ему:

— Известно ли тебе, храбрый человек, что ты произнес золотые слова и что никогда еще победный звук твоего рога не радовал мое сердце так, как сигнал «По коням!», который ты сейчас нам протрубил?

Найдя письменные принадлежности, маркиз поспешил их отнести Малышу Пьеру.

Малыш Пьер окунул кончик пера в чернила и размашистым твердым почерком написал следующие слова:

«Мой дорогой маршал!

Я решил не уезжать!

Прошу вас прибыть ко мне.

Я остаюсь, приняв во внимание тот факт, что своим приездом поставил под угрозу жизнь многих моих верных сторонников, и я бы проявил малодушие, покинув их при сложившихся обстоятельствах. Кроме того, я не теряю надежды, что, несмотря на злосчастную отмену приказа о выступлении, мы с Божьей помощью одержим победу.

Прощайте, господин маршал, и не подавайте прошение об отставке, так же как я не подал свое.

— А теперь, — спросил Малыш Пьер, складывая письмо, — на какой день мы назначим выступление?

— На четверг, тридцать первое мая, — предложил маркиз де Суде, рассудив, что самое лучшее — не откладывать дело на долгое время, — если, конечно, эта дата вас устроит.

— Нет, нет, — произнес Гаспар, — простите, господин маркиз, но, по-моему, нам лучше всего подходит ночь с воскресенья на понедельник четвертого июня. В воскресенье после большой мессы крестьяне обычно долго не расходятся по домам с церковной паперти и их командирам не составит труда, не вызывая подозрений, сообщить приказ о начале боевых действий.

— Мой друг, вам настолько хорошо известны местные обычаи, — сказал Малыш Пьер, — что я не могу не считаться с вашим мнением. Согласен на выступление в ночь с третьего на четвертое июня.

И он тут же написал приказ:

«Принимая решение не покидать Западные провинции и полагая, что они, как и прежде, будут мне верны, я рассчитываю, что вы, сударь, примете необходимые меры, чтобы все подготовить к вооруженному выступлению в ночь с 3 на 4 июня.

Я призываю к себе всех людей доброй воли. Да поможет нам Бог спасти нашу родину; меня не пугает ни опасность, ни усталость, и я выйду к вам на первое построение».

На этот раз Малыш Пьер подписался так:

— Ну вот, жребий брошен! — воскликнул Малыш Пьер. — И нам остается только победить или умереть!