Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

— Если вам трудно идти, — предложил Жан Уллье, — я вас понесу.

Еще раз убедившись в том, что отношение старого вандейца к барону де ла Ложери изменилось, Берта подошла к нему.

— Вы должны мне объяснить, — сказала она, — почему вы увели моего жениха (и она особо выделила голосом последние два слова), почему вы заставили его покинуть свой пост и вовлекли в это дело, так что, помимо всех опасностей, которым он подвергался, ему предъявили по вашей вине гнусные и тяжкие обвинения.

— Если по моей вине пострадала репутация господина де ла Ложери, — мягко произнес Жан Уллье, — я исправлю свою ошибку.

— Вы? — спросила Берта, все больше и больше удивляясь.

— Да, — сказал Жан Уллье, — теперь я всем расскажу, как, несмотря на свой изнеженный вид, этот молодой человек показал себя храбрым и стойким воином.

— Вы действительно поступите так, как обещаете? — воскликнула Берта.

— Я не только так поступлю, — сказал старый вандеец, — но, если вдруг моему свидетельству не поверят, я разыщу кого-нибудь из тех храбрецов, с кем он сражался бок о бок, так как хочу, чтобы его имя отныне произносилось с почтением.

— Как?! Неужели это я слышу от тебя, Жан Уллье?

Жан Уллье склонил голову в знак согласия.

— Ты же мне говорил, что предпочитаешь увидеть меня мертвой, чем знать, что я ношу его имя?

— Да! Но, мадемуазель Берта, взгляды меняются. И теперь я бы очень хотел, чтобы господин Мишель стал зятем моего хозяина.

Жан Уллье произнес эти слова таким печальным и взволнованным голосом, устремив на Берту столь красноречивый взгляд, что у нее тоской защемило сердце и она невольно подумала о Мари.

Она хотела было расспросить старого егеря, но в эту минуту ветер донес до них звуки трубы, возвещавшие о скором прибытии пехотинцев из Клиссона.

— Прав был Куцая Радость! — воскликнул Жан Уллье. — Берта, как только нам позволят обстоятельства, вы тотчас же узнаете обо всем, что вас интересует, а сейчас нам нужно думать лишь о том, как спастись.

Затем, снова прислушавшись, он продолжил:

— Скорее в путь, я уверен, что нам нельзя терять ни минуты.

И, взяв Мишеля под локоть здоровой руки, он подал сигнал трогаться в путь.

Куцая Радость уже устроился на плечах Триго.

— И куда мы теперь? — спросил он.

— Нам надо добраться до фермы Сент-Илер, куда мало кто заходит, — ответил Жан Уллье; поддерживая Мишеля, он почувствовал после нескольких шагов, что у молодого человека подкосились ноги. — Нашему раненому не пройти восемь льё, что отделяют нас от Машкуля.

— Ладно, пойдем на ферму Сент-Илер, — предложил Куцая Радость, дав понять Триго, что пора отправляться в путь.

Несмотря на то что ранение Мишеля не позволяло беглецам быстро продвигаться вперед, они уже были в нескольких сотнях шагов от фермы, когда Триго с гордостью показал своему приятелю предмет, похожий на дубинку, которую он тщательно выстругивал и скоблил ножом по дороге, а сейчас держал в руках.

Дубинка была из ствола дикой яблони умеренной толщины — его удалось раздобыть в саду замка Ла-Пенисьер; она показалась Триго подходящей, чтобы заменить косу, наводившую на неприятеля ужас, но расколовшуюся во время боя под Ле-Шеном.

Куцая Радость вскрикнул от ярости.

Похоже, он не разделял глубокого удовлетворения, с каким его приятель ощупывал сучковатую поверхность нового оружия.

— Черт бы побрал этого придурка! — воскликнул он.

— Что случилось? — спросил Жан Уллье, оставляя Мишеля на попечение Берты и ускоряя шаг, чтобы нагнать Триго и Куцую Радость.

— Этот придурок, — продолжал Куцая Радость, — навел на наш след красные штаны! И как я, старый дурак, сразу не сообразил? Как только мы вышли из замка Ла-Пенисьер, он вообразил себя Мальчиком с пальчик, но, на нашу беду, усеял дорогу не хлебными крошками, а ветками, листьями, стружками, и теперь, как мне кажется, если эти негодяи-солдаты заметили, что мы рылись в развалинах замка, они уже вышли на тропинку, на которой этот придурок оставил для них столько следов. Ах! Ну и какой же он дважды, трижды, четырежды скотина, какой же он, право, дубина! — закончил свою речь Куцая Радость.

Затем, чтобы его слова не расходились с делом, он размахнулся и со всей силы ударил кулаком нищего по голове, однако для того полученная затрещина была равносильна поглаживанию.

— Черт возьми, — произнес в раздумье Жан Уллье, — что же теперь делать?

— Нам нельзя идти на ферму Сент-Илер — там мы окажемся в ловушке.

— Но, — поспешила возразить Берта, — господин де ла Ложери не сможет идти дальше. Вы же видите, как он бледен!

— Свернем направо, — предложил Жан Уллье, — выйдем к ландам Буэме и спрячемся среди скал. Я возьму господина Мишеля на плечи, чтобы оставлять меньше следов и быстрее идти. Пойдем друг за другом: ступая последним, Триго затрет следы остальных своими огромными подошвами.

Ланды Буэме, куда Жан Уллье решил повести беглецов, располагались примерно в одном льё от селения Сент-Илер, и, чтобы добраться туда, надо было переправиться через Мен.

Эта довольно большая река доходит на севере до Ремуйе и Монбера; она отличается неспокойным течением, неровной береговой линией, изобилующей гранитными скалами — к некоторым из них уже прикоснулась рука человека.

Среди зарослей вереска или желтых цветов дрока и утесника поднимали свои коричневые головы дольмены и менгиры, увенчанные мхом.

И вот к одному из этих замечательных каменных сооружений и направил Жан Уллье свой маленький отряд. Камень был совершенно плоским и лежал на четырех огромных гранитных глыбах.

Под ним могли легко разместиться на отдых десять или двенадцать человек.

Не успел Мишель подойти к ним, как силы оставили его и он едва не упал, но его вовремя подхватила Берта. Она поспешила нарвать вереска и разбросала его под дольменом; несмотря на грозившую ему опасность, едва молодой человек опустился на это импровизированное ложе, как он забылся тяжелым сном.

Триго было поручено быть часовым на дольмене; словно неотесанная статуя на пьедестале из камня на фоне дикой природы, он напоминал своей могучей фигурой одного из тех гигантов, кто два тысячелетия назад своими руками воздвиг этот каменный алтарь. Куцая Радость, спустившийся с плеч великана на землю, прилег рядом с Мишелем, чей покой оберегала Берта, несмотря на то что она сама совсем выбилась из сил и едва переводила дыхание после физических и душевных тягот, которые ей пришлось выдержать за последние сутки; Жан Уллье тем временем отошел в сторону, чтобы убедиться, что рядом никого не было, и в то же время, чтобы добыть какой-нибудь провизии, ибо беглецы безумно проголодались.

Прошло уже около двух часов, как Триго стал обозревать необъятные просторы равнины, раскинувшиеся вокруг, и, несмотря на все внимание, с каким он вслушивался в доносившиеся до него звуки, до сих пор его слух не уловил ничего, кроме монотонного жужжания пчел и ос, собиравших свою дань с цветов утесника и тимьяна; солнце уже так сильно припекало, что от влажной земли стал подниматься пар, разноцветным туманом застилая глаза Триго и клоня его ко сну под горячими лучами, отвесно падавшими на его нестриженые рыжие патлы. Он уже приготовился погрузиться в легкий голодный сон, как его дремоту прервал выстрел.