Иван Шухов - Ненависть

Большинство трактористов в Фешкиной бригаде были новичками — со школьной скамьи краткосрочных курсов механизаторов. Но ребята подобрались дошлые, один к одному — расторопные, влюбленные в технику, со смекалкой, и Фешка не могла пожаловаться на них. Работали все на славу, и, не режь их горючее, они, безусловно, не уступили бы первенства ни одной из совхоз-пых тракторных бригад. Но и при этих условиях ребята к концу сева опередили бригаду Чемасова.

Трактористы чемасовской бригады продолжали еще Свять, а бригада Фешки, завершив сев в своем отделении, переключила часть посевных агрегатов на выручку попавшего в прорыв четвертого отделения зерносовхоза, а пять тракторов разошлись по окрестным колхозам, помогая вновь созданным маломощным сельхозартелям н коллективной обработке обобществленной земли.

Проводи” всех своих трактористов, сеяльщиков и прицепщиков, Фешка осталась на участке в одиночестве, и это тяготило ее. За год работы в совхозе она настолько сроднилась с ватагой озорных ребят, что и дня не могла прожить вне коллектива, заменявшего ей семью, которой она — круглая сирота — никогда прежде не знала. Увлеченная освоением новой, невиданно сложной техники, напряженным ритмом трудовой жизни в громадном государственном хозяйстве, размахом полевых работ на осваиваемой целине, Фешка стала со временем забывать 0 далеком родном хуторе, где так несладко жилось ей ПО чужим людям и где горек и черств был батрацкий ее кусок. Но, редко вспоминая о хуторе, она не забывала О Романе, о Капитоне Норкине, о бобыле Климушке, О добряке Мироне Викулыче, о чудаковатом, взбалмошном пономаре Филарете Нашатыре и о многих других хуторянах — людях одной с ней судьбы.

Часто собиралась написать кому-нибудь из них о себе, расспросить и об их житье-бытье. И в первую очередь ей хотелось написать Роману. Но все не доходили руки: не до писем ей было теперь — в первую болыне-

вистскую посевную страду, как называли эту весну все газеты.Но, оставшись в одиночестве на полевом таборе бригады, Фешка, не привычная к ничегонеделанию, не находила места ни в степи, ни на стане. Правда, оставили ее тут одну неспроста. По поручению партийного бюро совхоза она должна была подготовиться к докладу о первомайском празднике на общем собрании механизаторов. Это было почетное поручение, и Фешка очень волновалась, думая об этом первом в жизни докладе.

Секретарь парткома Ураз Тургаев заботливо снабдил Фешку популярной первомайской литературой. Но Фешка не могла читать — не было у нее к усидчивому чтению навыка, и она, рассеянно глядя в брошюру, думала о чем-нибудь другом: то о своих новых друзьях — трактористах и прицепщиках, то о Митьке Дыбине, который напоминал ей чем-то Романа, то о Романе, неизвестная судьба которого не переставала волновать Фешку…

Однажды дошли стороной до Феш-ки смутные слухи о жизни на хуторе, и они не обрадовали, а лишь встревожили и ожесточили ее. Иная обстановка, в которой она находилась в течение этого переломного в ее судьбе года, иной ритм жизни, иные интересы, которыми она жила, очутившись в зерносовхозе,— все это до того увлекло, захватило ее по-юношески порывистую, крылатую душу, что обиды и беды прошлого не столь часто тревожили и терзали ее.

И вдруг дошедший до нее слух о досрочно возвратившемся из армии ненавистном ей Иннокентии! Во-первых, Фешка не могла смириться с тем, что кулацкому сынку удалось пролезть в ряды Красной Армии. Во-вторых, подозрительной показалась Фешке и его досрочная демобилизация. «Явно, выгнали негодяя, и он объявился на хуторе небось с фальшивым отпускным билетом в кармане!» — убежденно думала Фешка. Но больше всего изумило и ожесточило Фешку то, что Иннокентий Окатов затевал, по слухам, организацию сельхозартели. Фешка понимала, что за артель задумал создать хитрый, изворотливый проходимец — в ней, конечно, не будет места хуторской бедноте или мужикам средней руки. А если окатовцы и затянут в свою ловушку некоторых бедняков и середняков, так только для маскировки неглупой, хитро задуманной ими затеи. Это для Фешки было ясно как божий день!

Прослышав о наглых, шитых белыми нитками замыслах окатовского отпрыска, Фешка была вне себя от ненависти к волчьей стае былых хуторских заправил, отравивших ей юность. Злые, скупые слезы готовы были брызнуть из ее лихорадочно блестевших глаз, слезы гневной ярости и решимости человека, готового к последней смертельной схватке с лютым, кровным врагом!

И Фешка была готова к такой схватке! Повзрослевшая за этот год нелегкой работы и жизни в новом целинном зерносовхозе, окрепнув физически и духовно, Фешка многое поняла и увидела в мире такого, чего она не понимала и не видела там, в глухом, как стоячее болото, хуторе Арлагуле. Там ее выручало природное чутье, которое помогало ей разобраться в трудную пору в сложных переплетах жизни. Сейчас пришли некоторые знания и опыт. Вот почему, прослышав о замыслах Иннокентия Окатова, Фешка сразу же разгадала подоплеку этой вражеской затеи и истинные цели лжеколхозников, придумавших новый ход в жестокой борьбе за былое благополучие и могущество.

«Нет, дудки! Этот номер не выйдет. Этого нельзя допустить. Тут в большой колокол надо бить, как при пожаре! Да пот беда — есть ли кому там в набат-то ударить?!» — с тревогой, с болью думала Фешка. И, думая так, она уже готова была, подав в дирекцию заявление об увольнении, немедля отправиться в Арлагуль.

Но заявление Фешка не подала. Начался сев — первая битва на целине за совхозный хлеб, и у Фешки дух захватило от радости, когда повела она за собой колонну тракторов доверенной ей бригады на штурм вековой целины, не знавшей плуга! Ни днем, ни ночью не умолкал в степи гулкий рокот тракторных моторов. И от этого богатырского рокота стальной конницы, ринувшейся в атаку в развернутом строю, от медово-горьковатого аромата взрыхленной лемехами влажной, прогретой весенним солнцем земли, от веселого возбуждения, царившего среди трактористов и прицепщиков — первых покорителей целины,— от всего этого у Фешки кружилась, как во хмелю, голова и билось юное сердце!

Теперь же, когда умолк в степи шум битвы и Фешка осталась на полевом стане бригады одна, когда улеглось ее волнение, она снова все чаще и чаще начала вспоминать о родном хуторе, о Романе и порою опять готова была улететь на крыльях.

И вдруг — письмо от Романа!Фешка скорее почувствовала, чем определила это по почерку, взглянув на прошитый крест-накрест суровыми нитками треугольник из газетной бумаги. С замирающим, глухо стучащим сердцем разорвала она самодельный конверт и, опустившись на колени около костра, стала бегло, с жадностью читать косые, неровные строчки.