Томас Майн Рид - Белый вождь

В следующий момент раздавшееся позвякивание колокольчика вдруг изменит положение всех спин, обозреваемых вами. На короткое время спины изменят свое положение самым удивительным образом: они будут не вертикальными, как в общем-то принято, а какими-то искривленными, будто поникшими. В это время, возможно, перед вами промелькнет и лицо, но только в профиль, и если оно окажется красивым, вы забудете о спине, тем более что в этом случае перед вами окажется не спина, а бок. А если вы увидите удивительно красивый профиль, то отметите наверняка и не слишком набожное выражение этого лица: кокетливый, лукавый взгляд, обращенный… Здесь, если вы внимательны и наблюдательны, то увидите еще один профиль, более жесткий, грубо очерченный, на который и направлены лукавые взгляды. Все это случается в те минуты, когда спины, отдыхая, поникают. Такая поза может показаться загадочной, непонятной с анатомической точки зрения, хотя все это довольно просто. Тому, кто знает, как это делается, легко изменить положение спины таким образом: просто перенести на бедра опору с колен. Но все это преобразование остается скрытым от ваших глаз, поскольку скрыто за шалями, мантильями, юбками.

Следующий звон колокольчика – и перед вами опять прямые спины. Будто звон колокольчика означает для молящихся то же, что команда «Смирно» для солдат. Колокольчик звякнет – и спины, мгновенно подтянувшись, становятся выше на несколько дюймов. Патер бормочет молитву Пресвятой Деве и «Отче наш», повторяет снова свои движения – спины остаются неподвижными и застывшими. Вдруг они снова укорачиваются, начинают мелькать профили, происходит обмен лукавыми взглядами – и все это до следующего звона колокольчика. Здесь опять вступает в игру патер; затем все повторяется снова – в третий, четвертый и так далее раз, до тех пор, пока продолжается богослужение.

Каждое утро, задолго до завтрака, в мексиканском храме происходит это представление с коленопреклонением и бормотанием молитв. Участвуют в этом и мужчины, и женщины, хотя богомолок намного больше, чем представителей сильного пола. При этом активных молельщиц особенно много среди сеньор местного высшего света.

Что заставляет этих верующих (или это не совсем точное определение такой категории людей?) вставать с постели так рано, выходить на холодные улицы, дрожать в нетопленой церкви? Вера ли? Суеверие? Благочестие? Ханжество? Безусловно, многие верят, что поступают, как угодно Богу: стоят на коленях, заучивают и повторяют молитвы в надежде на помощь Господа.

Несмотря на всю эту кажущуюся набожность, не всех, однако же, влечет в храм в такое раннее время религиозное чувство. Среди самых ревностных посетителей церкви многие приходят совсем не с такими чувствами. В стране, где мужчины ревнивы, женщины особенно изобретательны и находчивы в своей хитрости. И для них этот ранний час – находка! Ведь даже самый ярый ревнивец вряд ли решится в столь ранний час покинуть теплую постель.

Подождем у двери выхода толпы по окончании обедни. Каждый погружает пальцы в чашу со святой водой и окропляет себя ею. Вот не одна нежная маленькая ручка, украшенная кольцами и брильянтами и еще влажная от этого погружения, ловко вручает любовную записочку какому-нибудь кавалеру. Нередко богатая сеньора, скрытая в складках грубого простонародного серапе, выходит из церкви и направляется в совершенно противоположную сторону от своего дома. Если же вас одолеет любопытство и вы последуете за ней, что, впрочем, не совсем прилично для благовоспитанного человека, то вы окажетесь свидетелями какого-нибудь таинственного свидания под тенью деревьев публичного сада ( Alameda ) или где-нибудь в глухом переулке. В мексиканских городах по утрам, точно так же, как и по ночам, случается множество различных приключений.

Едва в Сан-Ильдефонсо раздался звон колокола, как из одного большого, великолепного дома вышла тщательно закутанная с головы до пят женщина и направилась в церковь. По ее высокой, стройной фигуре, по легкой горделивой походке, по грации осанки нельзя было не признать в ней сеньоры самого высшего общества. Подойдя к церкви, она остановилась и оглянулась вокруг. Складки мантильи скрывали ее лицо, но по ее движениям, по тому, как она стояла, как поворачивала голову во все стороны, всматриваясь в богомольцев, которые медленно, словно тени, двигались в сумеречном свете, по ее нетерпеливым взглядам, устремленным на каждого проходившего к церкви, можно было догадаться, что она искала кого-то, того, кто был ей очень нужен. Когда прошел последний богомолец, она поняла, что ждать дальше нечего, и вошла в церковь. Через минуту она уже стояла на коленях перед алтарем и молилась, перебирая свои жемчужные четки.

Но не она последней вошла в церковь: вскоре появилась еще одна прихожанка.

В отдаленном углу площади остановилась повозка, с которой сошла молодая девушка и легкими шагами направилась к церкви. Она была в пунцовой юбке, вышитой кофточке и шали – обыкновенном костюме простой крестьянки.

Прежде чем выбрать место между молившимися, молодая девушка внимательно осмотрела спины, сгибавшиеся перед ней, и взор ее остановился на мантилье, только что нами описанной. Девушка, успокоившись, тихо пробралась к сеньорите и молча опустилась возле нее на колени. Движение это было исполнено с такой осторожностью и так бесшумно, что сеньорита сначала и не заметила его, но, получив легкий толчок под руку, вздрогнула, подняла голову и узнала свою соседку. Выражение радости мелькнуло на ее лице, но она, как ни в чем не бывало, продолжала шептать молитвы.

Когда раздался сигнал, сообщающий, что можно немного отдохнуть, знатная дама и простолюдинка нашли возможность пообщаться. Они приблизились друг к другу таким образом, что руки их соприкоснулись; потом маленькая смуглая рука показалась из складок шали, и в то же время раскрылась мантилья, чтобы пропустить белую нежную ручку. Через минуту листок бумаги перешел от смуглых пальчиков к белым и так ловко, что этого не заметил никто из присутствовавших.

Обе руки тут же быстро скрылись в свое обычное убежище. Зазвонил колокольчик. Сеньорита и простолюдинка поднялись и с глубокой набожностью начали читать свои молитвы. По окончании службы они на минуту встретились у кропильницы, перекинулись несколькими словами, и потом отправились в разные стороны. Крестьянка пересекла площадь и скрылась в узкой улице; сеньорита, с едва скрываемой радостью, гордо пошла к своему дому. Вернувшись домой, она поспешила в свою комнату, развернула маленький листок бумаги и стала читать:

«Дорогая Каталина!

Вы одарили меня блаженством. Час тому назад я был несчастнейшим человеком в мире. Я было потерял сестру и боялся, что утратил ваше уважение. Теперь мне возращено и то и другое. Моя сестра со мной, а бриллиант, сверкающий у меня на руке, заверяет меня в том, что клевета не лишила меня вашей дружбы, вашей любви. Вы не смотрите на меня как на убийцу. Нет, я не убийца, а только мститель. Вскоре вы узнаете о страшном заговоре, жертвами которого стали я и мои родные, и который кажется почти невероятным по своей жестокости. Да, я стал его жертвой. Я не могу больше появляться в колонии. С этих пор меня будут гонять, как волка, и убьют без милосердия, если только я попадусь в руки врагов. Но все это нимало не тревожит меня теперь, когда я убежден, что вы не относитесь к моим врагам.