Ольга Крючкова - Демон Монсегюра

… Уже вечером, когда де Монси и де Бельфлёр разбирали клад и пересчитывали его содержимое, они неожиданно увидели распятие на дне сундука. Оно было сделано из серебра и выглядело очень старинным. Аккуратный и внимательный де Монси, рассмотрев распятие, высказал предположение:

– Мне кажется, этому изображению Христа не менее пяти веков, но я могу ошибаться. Вполне возможно, что и больше. Нечто подобное я видел на острове Самофракия [75]. Владелец распятия утверждал, что ему чуть ли не восемь веков.

Шевалье Кавальон подошёл к окрестностям Ренн-ле-Шато и к своему изумлению и разочарованию увидел чахлые виноградники и бедные, полуразвалившиеся дома с потемневшими от времени крышами. Трудно поверить, до чего можно довести благодатный край. На ближайшем холме паслись четыре облезлые козы и три овцы, в ещё более плачевном состоянии.

Недалеко располагалось крестьянское кладбище, часто уставленное крестами. «Здесь что мор был?» – подумал шевалье. Кресты покосились, некоторые упали, за кладбищем толком никто не следил. На пороге ближайшего дома сидела сморщенная старуха, клоки седых волос выбивались из-под старого выцветшего чепца, узловатые руки лежали на залатанном переднике. Шевалье направился к ней. Старуха посмотрела на него выцветшими прозрачными глазами, полными тоски и безнадёжности.

Сердце Огюста сжималось от боли. Французы добрались даже до Пиренеев, кого не сожгли на кострах инквизиторы, тех задушили налогами и довели до голодной смерти. Огюст достал серебряную монетку и положил старой женщине на передник. Она посмотрела на него, а потом на монетку, как на чудо, схватила шевалье за руку, пытаясь её поцеловать.

Огюст совершенно опешил, высвобождая руку, не понимая, почему все стараются, именно сегодня её поцеловать.

– Добрая женщина, я прихожусь племянником графу Луи и много лет его не видел. Что с ним?

Старуха оживилась:

– Со старым графом всё в порядке, но вас, молодой господин, я что-то не припомню.

– Я – шевалье Огюст де Кавальон, сын Маргариты.

Старуха всплеснула руками начала причитать:

– Как же, как же, молодой шевалье Огюст! Ваша милость, мальчиком ещё приезжали в замок с матушкой-красавицей!

Шевалье удивился такой памяти, столько лет прошло, кивнул старухе и направился к замку.

Чем ближе он приближался к Бланшефору, тем хуже ему становилось. Увидев холм Ле-Безу, шевалье обомлел – сторожевая башня разрушена до основания. Камни, видимо, растащили крестьяне для хозяйственных построек. Под впечатлением увиденного, он уже приготовился на месте замка увидеть руины.

Но этого не случилось, замок показался в утренней дымке. Подойдя поближе, Огюст обнаружил полнейший упадок. Надвратная башня обрушена, изуродованные ворота, непонятно теперь, для чего предназначенные, пропускали всех желающих войти в замок. Что он и не замедлил сделать.

Во внутреннем дворе виднелись обломки от деревянных построек. Крыша конюшни обвалилась, да и лошадей Огюст не увидел. И среди всей этой разрухи гордо вышагивал петух с пятью курами, видимо, их не успели съесть или украсть.

Он вспомнил былое величие замка, рассказы бабушки и матери про графа Бертрана де Бланшефора, одного из магистров ордена тамплиеров. В довершение этой удручающей картины, появился пожилой слуга, одетый в старую ливрею непонятного цвета с оборванными пуговицами и поинтересовался:

– Господин, вы к его сиятельству, графу Луи де Бланшефору? Как о вас доложить?

– Я – шевалье Огюст де Кавальон, внучатый племянник, по пути своего следования из Арагона в Кавальон.

Они вошли в замок, кругом царило запустение, от былой роскоши не осталось и следа. В одной из комнат на втором этаже Огюст увидел графа Луи. «А вот и мой дядя, совершенно седой, старый, сморщенный, в старой залатанной одежде», – подумал шевалье.

Луи долго смотрел на племянника, собираясь с мыслями, затем прослезился, вспомнив Огюста, совсем маленьким.

– Дорогой мой мальчик! – прошамкал дядюшка. – Как я счастлив тебя видеть! Сколько лет прошло со дня твоего последнего посещения Бланшефора! Вот видишь, во что он превратился. На имущество наложен арест за неуплату налогов, и со дня на день меня выгонят из замка умирать под открытым небом.

– Как выгонят?! – возмутился шевалье. – Сколько надо уплатить?

– Два золотых флорина. У меня нет таких денег, – граф прослезился.

Огюст подумал: «По всему и так видно, что старик живёт впроголодь. Прислуга разбежалась, остался один, и тот – в старой ливрее, наверное, ему просто некуда идти…»

Шевалье забыл о цели своего визита, проблемы старого графа захватили его. Недолго думая, Огюст вытащил кошелёк, где лежали ещё десять золотых флоринов, три из которых придётся отдать капитану Финбоу, а остальные сейчас были просто не нужны.

– Вот, ваше сиятельство, возьмите, здесь семь золотых флоринов, – Огюст достал деньги и высыпал их на стол. – Я, как родственник, не могу оставаться в стороне от ваших проблем и просто обязан помочь. Да и потом, я не хочу, чтобы в Бланшефоре хозяйничал барон-француз.

Граф растрогался и прослезился.

– Дорогой мой мальчик, ты всегда был добрым и славным, как Марго! Я уже настроился покинуть свой родовой замок и умереть в пещере в горах. Этих денег хватит на уплату долгов, да ещё и налогов надолго вперёд. Рене, приготовь нам в честь такого праздника курицу из тех, что остались.

– Ваше сиятельство, они же все дохлые – одна кожа да кости, стыдно угощать таким мясом молодого гостя!

– Что поделать, Рене, других ведь нет.

Пока Рене и граф решали хозяйственные вопросы, Огюст попросил дозволения пройтись по замку, вспомнить детство. Граф не возражал.

Картина, представшая взору, была удручающей: всё поросло пылью и грязью, в замке давно не убирались. Мебели в комнатах явно поубавилось, а некоторые были просто пусты. Видимо, она пошла на растопку камина зимой. Статуэтки Бафомета шевалье не нашёл ни на одном из комнатных каминов, в парадном зале её тоже не было. «Может, старик продал статуэтку или её вообще потеряли, подарили кому-нибудь? То, что Бафомет снился мне, ещё ничего не значит», – размышлял Огюст. Наконец, отчаявшись найти статуэтку, он вернулся в комнату графа.

– Да, постарел Бланшефор.

– Все стареют, мой мальчик, и люди, и замки.

– Скажите, ваше сиятельство, у вас на камине в зале стояла интересная статуэтка восточной работы, говорят, она принадлежала ещё нашему славному предку Раймонду IV.

– А да, была такая… Не помню, что с ней стало… – граф пошамкал, напрягая память. – Так я приказал её убрать – от греха подальше. Ценная вещь, а сейчас времена неспокойные.

– Так значит, она цела? – Огюст не поверил своим ушам.