Питер Марвел - Хрустальная удача

Вся местность вокруг них теперь представляла собой причудливую мозаику петляющих речек и ручьев, стариц, пойменных болот, болотистых лесов, озер и затопленного саваннового леса. Предположения насчет крокодилов и змей тоже были не голословными. Пару раз, проплывая мимо густых зарослей, пиратам пришлось наблюдать лениво висящих на высоких деревьях пятнистых анаконд, а однажды они стали свидетелями атаки этого чудовищного питона на его жертву — шумную вертлявую обезьяну, вероятно молодую. Дурочке все-таки удалось раздразнить дремлющую на ветках змею. Та, мгновенно перейдя из сонного состояния в активное, сделала молниеносный выпад и скрутила добычу в свои смертельные кольца. Прощальный крик обезьяны прозвучал прямо-таки душераздирающе.

В другой раз Стив Брэнкли, пытаясь провести застрявшую в корнях и лианах на заболоченном участке шлюпку к более-менее чистой воде с помощью шеста, нечаянно ткнул им в здоровенного крокодила, приняв хищника за гниющий ствол пальмы. От неожиданности Стив заорал, выронил шест, потерял равновесие и полетел в воду. Каким-то чудом удалось удержать шлюпку от того, чтобы она не перевернулась и не превратила бы в крокодилий корм всех находившихся в ней. Пираты, сидевшие в злополучной посудине, с удвоенной силой заработали веслами, пытаясь отплыть на безопасное расстояние. А барахтающегося Стива настигла-таки зубастая пасть. Пренебрегая опасностью, Харт, сидевший в другой шлюпке, изловчился подойти на ней ближе, подать парню руку и втащить его к себе, в то время как Потрошитель ловким броском ножа угодил крокодилу прямо в глаз, однако несчастный Брэнкли лишился правой ноги: узкомордый чешуйчатый гад откусил ее чуть ниже колена. Кровь из раны хлестала так, что ее впору было вычерпывать со дна шлюпки ковшом. Стива заботливо перевязали, туго стянув ему ногу над коленной чашечкой, но через несколько часов он все равно скончался от потери крови.

— Так и так умер бы он, мистер Харт, — неловко попытался утешить горюющего Уильяма сивоусый пират Сэм. — Даже если б кровь ему остановили. Гангрена б началась, верьте слову, у крокодила в зубах навязает столько всякой пакости, что враз заражение случается… да… Бедняга Стив! Слава Богу, что хоть мы от того крокодила ноги унесли: на запах крови, знаете, сколько этих тварей является?! Они за две мили чуют!

Тело Стива зашили в мешок — так, как если бы он скончался в море, — и опустили за борт шлюпки, в бурные воды Ориноко…

Пожалуй, с момента гибели Бэнкли от экспедиции отвернулась удача. Потрошитель и другие пираты становились день ото дня все мрачнее, Уильяму тоже стало не до орхидей и бромелий. Во-первых, свободная вода почти исчезла. Часто приходилось вылезать на более-менее твердый участок, условно называемый берегом, и перетаскивать лодки по суше в поисках судоходной протоки, при этом буквально прорубая себе дорогу сквозь густые заросли. Во-вторых, болотные испарения давали о себе знать. Двое пиратов, ранее болевших малярией, почувствовали возвращение болезни и очень мучились, хотя мужественно продолжали путь. В-третьих, кроме водных хищников — крокодилов и анаконд, — в джунглях обнаружилось немалое число ягуаров, пум и оцелотов.

Эти дикие кошки здесь таились, как и гигантские змеи, на высоких деревьях в полной боевой готовности и в любой момент могли сигануть вам на плечи. Необходимость соблюдать осторожность, обороняясь от возбужденных легкой добычей кошек, не добавляла душевного равновесия. В-четвертых, проводник-метис, сын индианки варао и белого плантатора, которого экспедиция подобрала на второй день пути на пустынном берегу Ориноко, внушал все меньше доверия. В-пятых, встречаемые временами туземцы не проявляли к чужакам ни малейшей симпатии. В-шестых, ночью сельва наполнялась тревожными, жутковатыми звуками: рыками, стонами, вздохами, лаем, воем и ревом, неестественным хохотом и дикими воплями, такими, что кровь стыла в жилах. Это мало-помалу лишало пиратов отдыха и сна. В-седьмых, Бобу, постоянно сотрясаемому теперь приступами малярии, начала мерещиться разная чертовщина, о чем он подробно и не без удовольствия сообщал приятелям; тонкости бредовых видений тоже не способствовали укреплению нервов.

В результате все члены отряда через десять дней пути были издерганы донельзя. Наконец, в-восьмых, к нравственным лишениям прибавились и физические: отсыревшие сухари, взятые с острова, заплесневели и их пришлось бросить. Разводить костры, чтобы обсушиться и приготовить горячую пищу, получалось далеко не каждую ночь, потому что кругом царила раздражающая сырость и отыскать хоть одно пригодное для растопки бревно или клочок сухого берега казалось не менее легким занятием, чем превратить свинец в золото. Дорога становилась все тяжелее, измученные члены экспедиции за день проходили столь незначительное расстояние, что по временам всем казалось, будто они стоят на месте или ходят кругами в пределах одного и того же участка сельвы.

Теперь Уильям чувствовал страшную моральную усталость и уже не мог поверить, что несколькими днями ранее беззаботно созерцал красоты дельты Ориноко, шумно восторгаясь цаплями, водопадами и цветущими кустарниками. Из-за недостатка съестного юноша испытывал непрерывный голод, и хорошо еще, что не подхватил болотную лихорадку, которая собирала все более щедрый урожай в рядах маленькой экспедиции: первый заболевший ею пират уже отправился вслед за Стивом Бэнкли.

Но самым чудовищным испытанием стали призраки, будоражащие чуткий сон усталых пиратов каждую ночь. Собственно, никто не знал толком, действительно это привидения, или злые духи сельвы, или просто массовая галлюцинация измученных людей. Сперва Харт даже считал, что явление призраков — его собственное, личное, интимное, никому другому не известное сновидение. В одну из ночей, когда им повезло отыскать сухой участок среди бесконечных болот и развести там костер для варки мяса, юношу сморил крепкий сон. Накануне он не сомкнул глаз от голода, сырости и постоянных вскриков бредящего в приступе болотной лихорадки Боба, а дневной переход выдался каким-то чересчур тяжелым: пришлось волочить на себе шлюпку по суше почти в одиночку, другие пираты совсем ослабели.

Уильяму снилось, что из джунглей на него вышла толпа странных людей. Они были одеты или, лучше сказать, раздеты, как индейцы, но белокожи, бородаты, голубоглазы и белокуры, а некоторые с рыжими, как у викингов в исторических книжках с картинками, волосами. «Белые индейцы» все как на подбор были очень высокого роста, в руках держали тяжелые копья, а на лбу у каждого красовалась тиара в виде змеи. Они молча шли сомкнутым строем прямо на Харта, каждый шаг этой колонны отдавался со всех сторон, рождая жуткие звуки, похожие на мерные удары в гигантский барабан, гул от которого словно повторяла земля под ним. А за спинами странных людей сельва расступалась, открывая широкую панораму Ориноко, где на водной глади маячили огромные странные суда с лебедиными крыльями и светящимися корпусами. Эта картина навела на Уильяма невыразимый ужас, от которого он проснулся в холодном поту и до рассвета боялся даже задремать. Все бы ничего, но этот сон стал повторяться еженощно, и бедный Уильям, и так измученный донельзя, теперь прилагал массу усилий, чтобы не заснуть, но все было напрасно. Когда пугающее видение повторилось в четвертый раз, причем юноша, падающий с ног от переутомления, уже не мог с уверенностью сказать, во сне это произошло или наяву, он решил поделиться им с Потрошителем: