Питер Марвел - Хрустальная удача

— Корабль по левому борту! — заорал впередсмотрящий наутро четвертого дня.

Вскоре выяснилось, что показавшееся судно — фрегат «Черная стрела». Узнав об этом, Черный Билли воодушевился. «Месть» зашевелилась, как растревоженный муравейник, и буквально заходила ходуном. Пираты готовились к морскому бою. Абрабанель пришел в ужас и попытался остановить Пастора сначала через посредничество Ван Дер Фельда, а после неудачи — самостоятельно. Но нетрудно догадаться, что его усилия возымели обратный эффект. Уж слишком радовала пирата возможность взять реванш за обманные маневры коадьютора в отношении его, Билла! Он распорядился приблизиться к французскому кораблю на расстояние выстрела, так чтобы в любой момент быть готовыми открыть огонь из всех орудий левого борта одновременно.

Однако Франсуа де Ришери тоже заметил «Месть». Безошибочно определив в нем пиратское судно, хотя еще не догадываясь о его экипаже, французский капитан не только приказал готовиться к бою, но и сам, не теряя времени, повернул на сближение с противником.

Черный Билл засек этот маневр и решил сбавить ход, готовый в любой момент перейти в атаку. То же самое, поразмыслив, сделал и Ришери. Наконец суда сблизились на такое расстояние, при котором мог начинаться бой, и пушкари приступили к «обмену любезностями», при этом «Черная стрела» совсем остановилась и приняла обороняющуюся позицию. Несмотря на сильный заградительный огонь французов, «Месть» продолжила движение. Оба корабля окутались плотными клубами порохового дыма. Пассажиры пиратского фрегата, проклиная все на свете, заперлись в каютах. Ядра летали через палубу, а усиливающийся ветер заставлял обе сражающиеся стороны постепенно убирать паруса. Люди Ришери принимали все меры, чтобы не дать пиратам пойти на абордаж, но, на их несчастье, боеприпасы на корабле оказались довольно ограниченны. Через пару часов необходимость вести мощный заградительный огонь, чтобы не дать «Мести» подойти вплотную, почти истощила запас ядер и пороха, французские пушки начали понемногу стихать. К тому же на «Черной стреле» оказалась значительно повреждена оснастка: верхушки фок- и грот-мачты снесло ядрами, бизань треснула почти у основания и с трудом удерживала реи и паруса. Почти у самой ватерлинии корабля зияли пробоины, которые в спешке пытались залатать матросы. Единственным положительным моментом являлись незначительные потери в личном составе: убито трое канониров, еще несколько, во главе с младшим офицером, ранено. На «Мести» же, где огнеприпасов с лихвой хватило бы еще на два таких же боя, убыль в людях оказалась намного серьезнее. А вот вреда судну пиратов французские орудия нанесли гораздо меньше, несмотря на искусство артиллеристов и мощность залпов.

Бой продолжался почти до заката, когда жерла пушек «Черной стрелы» полностью перестали изрыгать огонь и смолкли. «Месть» получила возможность подойти вплотную к противнику и взять его на абордаж. Наблюдать за этим поднялся на палубу Ван Дер Фельд, а за ним последовала Элейна. Никакие уговоры и угрозы отца на нее не подействовали, а Йозеф только подлил масла в огонь, убеждая будущего тестя, что мечтает о столь отважной жене и считает нужным пойти ей навстречу. Впрочем, девушка довольно быстро пожалела о своем безрассудстве. Безрадостная картина разрушений (хотя серьезных повреждений и не было, на палубе царил хаос), лужи крови, не потушенные там и тут островки огня, проклятия и стоны многочисленных раненых — все вызывало в ней внутреннее содрогание. Элейна, стараясь не обращать внимания на вопли, грохот и пороховую вонь, поддерживаемая Ван Дер Фельдом, поспешила возвратиться в каюту.

Решение взять на абордаж «Черную стрелу», вообще говоря, было весьма рискованным для команды Пастора предприятием, учитывая колоссальные потери убитыми и ранеными. Но предводитель не догадывался, что у Ришери целы практически все люди, а боевой задор, охвативший его в начале боя, только возрос от предвкушения рукопашной свалки. Теперь-то он покажет этому жалкому безбожнику-еврею, что такое Черный Билл! Он вновь заставит себя бояться и вернет себе былую славу, которую порядком подрастерял в результате роковой сделки!.. Поэтому численный перевес французов с лихвой компенсировался азартом и наглостью пиратов, которые ринулись на палубу захватываемого фрегата с большим даже пылом, чем изголодавшийся любовник кидается в постель к своей любезной после разлуки.

Франсуа де Ришери уже в начале боя сообразил, с кем именно схватился. Понял он и то, что на борту пиратского фрегата находятся голландцы: весть о том, что Черный Билл нанялся на службу к Абрабанелю, неизменно в течение нескольких недель занимала первые строки в списке сплетен на Тортуге. В первые минуты абордажного побоища француз еще был полон решимости сопротивляться, но плачевное состояние судна и ряд внутренних соображений заставили его сдаться довольно быстро, тем более что тоже не имел ни малейшего представления о потерях в рядах противника. Лишь впоследствии он пожалел о столь скорой капитуляции — когда увидел, что большая часть «Мести» превратилась в лазарет для раненых и увечных.

Когда Ришери связанным доставили на борт победителя, встречать его на палубу вышли Абрабанель и даже успевшая оправиться от неприятного созерцания морского боя Элейна. Несколько минут коадьютор и французский капитан молча метали друг в друга взгляды, полные ненависти. Первым прервал молчание банкир:

— Месье, возможно, вас удивят мои слова, но я чрезвычайно рад нашей встрече и, более того, не испытываю к вам неприязни и желаю видеть в вашем лице не противника, не врага и не пленника, но союзника, а быть может, даже партнера.

— Для такого грязного купчишки, как вы, Абрабанель, — со смесью презрения и сарказма в голосе ответствовал Ришери, — сама возможность беседовать с дворянином, то есть со мной, должна служить немыслимой честью.

Привыкший к оскорблениям подобного рода, коадьютор даже ухом не повел.

— Но лично вы, — продолжал француз, — гнуснее любого другого еврея. Вы якшаетесь с пиратами и проклятыми иезуитами…

— Что?

— Да-да. Ведь это именно вы отдали в руки дона Фернандо Диаса вашу соотечественницу Аделаиду Ванбъерскен…

— Идите к черту, вы прекрасно знаете, что она такая же моя соотечественница, как я шах персидский!..

— Да, знаю, но это не имеет значения. Вы всегда ненавидели Аделаиду и воспользовались случаем избавиться от нее, продав иезуитам.

— Если бы ее не продал я, это сделал бы кто-нибудь другой, хотя бы она сама, — ведь она продажная женщина, — захихикал Абрабанель, совершенно забыв о присутствии Элейны.

Ришери побагровел: