Александр Дюма - Цезарь

И его люди, которые с другими были бы самыми обыкновенными людьми, с ним становились героями. Они любили его, потому что чувствовали, что любимы им. Он называл их не солдаты , не граждане , он называл их СОРАТНИКИ.

Да и разве этот неженка, этот слабак, этот эпилептик не делил с ними все опасности? разве он не находился сразу во всех местах? разве он не проделывал по много миль в день верхом, в повозке, даже пешком? разве он не преодолевал реки вплавь? разве он не шагал в их рядах под солнцем и дождем с непокрытой головой? разве он не спал, как последний из них, под открытым небом, на голой земле или на какой-нибудь телеге? разве не дежурил рядом с ним днем и ночью его секретарь, в любую минуту готовый писать под его диктовку, разве позади него не шагал все время оруженосец с его мечом?

Разве, когда он покинул Рим, он не поспешил настолько, что за восемь дней добрался до самой Роны; так что гонцы, которых он отправил вперед себя на три дня раньше, чтобы сообщить армии о своем прибытии, прибыли только через четыре или пять дней после него? И разве был во всей армии наездник, готовый потягаться с ним? Разве ему были нужны руки, чтобы управлять своим конем – этим фантастическим конем, которого он вырастил сам, и у которого копыто было расщеплено и разделено на пять частей, как нога человека? – Нет; ему было достаточно коленей, и он направлял его, куда хотел, скрестив руки или спрятав их за спину.

Один из его легионов был разбит и истреблен: он отпустил бороду и волосы и оплакивал его, пока не отомстил врагу.

Если его молодые и благородные капитаны, которые прибыли в Галлию с единственной целью обогатиться, страшились какой-нибудь новой войны, он собирал их у себя.

– Вы не нужны мне, – говорил он; – мне хватит моего десятого легиона! (Десятый легион Цезаря, это его старая гвардия). Мне нужен только мой десятый легион, чтобы напасть на варваров; враги, с которыми мы имеем дело, не страшнее кимвров, а я, как мне кажется, вполне стою Мария.

И десятый легион посылал к нему своих офицеров, чтобы выразить ему признательность, а другие легионы отрекались от своих офицеров.

Более того, он создал еще тринадцатый легион. Из тех галлов, что он покорил, он набрал десять тысяч человек; – десять или двенадцать сотен их вы уже видели в деле у Красса; – они составили его легковооруженные войска; это его венсеннские стрелки, которые всегда веселы и не знают усталости! Это легион Жаворонка, который в походе поет, как птица, чье имя он носит, и который, казалось, имеет крылья, как она!

И если мы посмотрим на людей, чья общая отвага и преданность составляют отвагу и преданность всей армии, мы увидим героев, достойных лучших времен греческой и латинской республики, настоящих Синегиров и Сцевол. [53]

В одном морском сражении около Марселя солдат по имени Ацилий бросился на вражеский корабль; но едва он ступил на палубу, ему отсекли мечом правую руку. Тогда левой рукой, держа в ней щит, он стал с такой силой наносить врагам удары в лицо, что заставил их отступить перед собой и завладел всем кораблем.

В Британии Цезарь решил захватить один священный остров, остров друидов. Он причалил к этому острову, преодолевая приливы и отливы, которые смущали римскую науку в британских морях, и командиры его когорт углубились в болотистое, залитое водой сердце острова, где на них яростно напал враг. Один солдат на глазах у Цезаря бросился в самую гущу варваров, проявил невиданную отвагу, вынудил врага обратиться в бегство, преследовал его и спас своих офицеров. Наконец, он последним перешел болото, пробираясь через тинистую жижу наполовину вброд, наполовину вплавь, попал в трясину, из которой смог выбраться, только бросив щит, и когда Цезарь, потрясенный такой доблестью, бросился к нему с раскрытыми объятиями, тот с опущенной головой, с глазами, полными слез, пал Цезарю в ноги и просил у него прощения за то, что не смог сберечь свой щит.

Это один из этих людей, Кассий Сцева, позже, в Диррахии, лишившись глаза, выбитого стрелой, раненый в плечо и бедро дротиками, приняв в свой щит сто тридцать ударов стрел, кликнул врагов, как будто желая им сдаться, и когда двое из них приблизились, он одному из них отрубил мечом руку, а другого ранил в лицо и обратил в бегство, и потом, при помощи подоспевших товарищей, смог спастись.

Это один из этих людей, Граний Петроний, еще позже, в Африке, сказал Сципиону, который захватил его корабль и приказал перебить весь экипаж, но ему одному хотел сохранить жизнь, потому что он был квестором: «Солдаты Цезаря привыкли дарить пощаду, а не принимать ее от других», и перерезал себе горло.

Так что с этими солдатами Цезарь не боялся ничего. Однажды он узнал, что белги, самые могучие из галлов, восстали и привели в готовность более ста тысяч человек. Он ринулся на них с теми, кто мог за ним следовать: двадцать или двадцать пять тысяч испанцев, римлян, галлов, германцев; в армии Цезаря каждый был Цезарем; он напал на них, когда они разоряли земли союзников Рима; он разбил их, разгромил, разнес их на куски, истребил такое огромное число их, что его солдаты, бросившиеся в погоню за бежавшими, переходили озера и реки без мостов, по трупам павших.

Нервии, в числе шестидесяти тысяч, захватили Цезаря врасплох, напав на него в тот момент, когда он был занят строительством укреплений и не ожидал сражения. Его конница дрогнула при первом же ударе; варвары окружили двенадцатый и седьмой легионы, перебив всех офицеров.

Цезарь вырвал щит из рук одного солдата, прорвался сквозь тех, кто дрался в первых рядах, бросился в гущу нервиев и в тот же миг оказался окруженным со всех сторон.

Его спас десятый легион, который с высоты холма увидел, какая опасность грозит их полководцу, ринулся вниз, как лавина, сметая все на своем пути, освободил Цезаря, но не удовольствовался этим, а принял на себя основной удар и дал всей армии время развернуться и атаковать врага. Вскоре бой стал всеобщим.

Тридцать тысяч римлян разбили шестьдесят тысяч нервиев; каждый проявил чудеса доблести; но нервии не отступили ни на пядь. Каждый солдат Цезаря убил двух врагов. Шестьдесят тысяч нервиев полегли на поле боя. Из четырехсот сенаторов триста девяносто семь были убиты. Спаслись только трое.

Остатки этого народа со своим царем укрылись в Алезии, городе манубиев, расположенном на вершине горы. Город считался неприступным; его стены были тридцати локтей в высоту.

Ну и что? Цезарь осадил его. Царь отослал своих конников с наказом разнести по всей Галлии весть, что у него запас пищи только на тридцать дней, и привести всех, кто может держать в руках оружие. Конники привели триста тысяч человек. Цезарь и его шестьдесят тысяч человек оказались между осажденной крепостью, в которой было сто шестьдесят тысяч солдат, и тремястами тысячами галлов, осадивших его самого.