Георг Борн - Бледная графиня

Мария преклонила колена перед прахом графа и графини, прощаясь с ними. Мысленно она поблагодарила их за все, что они для нее сделали, за все их благодеяния. Нахлынули воспоминания, и невыносимо тяжело стало на сердце, когда подумалось о том, как все переменилось вдруг…

Крупные слезы катились по лицу девушки. Она навсегда расстается со всем тем, что дорого ей с детства. Впрочем, здесь давно уже хозяйничают чужие люди – что ни говори, нынешняя графиня была и остается чужой для нее.

Простилась Мария и с могилой родной матери, похороненной внизу, в деревне, матери, которой она никогда не видела, но до сих пор ходила поклониться ее праху. Кто теперь позаботится об этой одинокой могиле?

Марии казалось, будто она и сама идет на смерть. Но то, что ей предстояло, можно было назвать смертью – ведь она собиралась предать забвению все прошлое и начать новую жизнь. Таково было ее твердое намерение, и она пришла к нему осознанно и добровольно.

Она простилась со всеми в замке, начиная от хозяйки, графини Камиллы, и кончая последним слугой. Всем было жаль отпускать ее. Прислуга любила Марию и, узнав, что девушка уезжает в Америку, как можно дальше от родных мест, понимала, что расстается с ней навсегда..

Настала минута отъезда. Мария сказала всем последнее «прости», чемодан с ее вещами взвалили кучеру на козлы, молодая девушка уселась в карету, следом за ней туда влез фон Митнахт, и лошади тронулись.

Графиня, стоя наверху у открытого окна, прощально помахала рукой. Прислуга толпилась внизу и провожала сожалеющими взглядами удаляющийся экипаж. Во всем замке не нашлось человека, который громко пожелал бы счастливого пути одинокой сироте, уезжающей в такую даль, в чужие, незнакомые края, в Америку.

После заседания, на котором решилась участь лесничего, Бруно из суда сразу отправился к себе, в один из лучших отелей, где остановился до той поры, пока подыщет себе постоянную квартиру. Едва он вошел в номер, как в дверь постучали.

– Войдите, – громко сказал Бруно.

Дверь отворилась, и в комнату с вежливым поклоном вошел доктор Гаген.

Ничто не могло так удивить Бруно в эту минуту, как приход этого странного господина. Менее всего ожидал он увидеть его в своем жилище да еще в такое время.

– Простите, что побеспокоил вас, господин асессор, – произнес доктор. Он был все в том же черном костюме. Руки, затянутые в черные лайковые перчатки, держали черную шляпу. – Дело в том, что у меня к вам большая просьба.

– Весь к вашим услугам, господин доктор, – любезно сказал Бруно. – Прошу садиться.

Гаген поблагодарил, но садиться не стал, видимо, торопясь объяснить цель своего неожиданного визита.

– Я не раз имел возможность убедиться в вашей любезности и предусмотрительности, – продолжал он. – Не раз вы оказывали мне различные услуги, и это дает основание полагать, что моя новая просьба также не останется без внимания. Хотелось бы спросить вашего совета в одном странном, загадочном деле и посвятить вас в тайну, которая самому мне кажется чудесной и необъяснимой.

– Благодарю за доверие, которое вы мне оказываете и которого я по-настоящему ничем пока не заслужил. Но будьте уверены, что я в любое время готов помочь вам и делом, и советом. Итак, что за тайну вы хотите доверить мне, господин доктор?

– Очень рад, что вы согласны исполнить мою просьбу. Речь пойдет об одном загадочном происшествии, и только вы можете как-то объяснить его. Будьте так добры, пойдемте со мной.

– Идти с вами? Куда же это? – спросил Бруно.

– Всего лишь ко мне домой.

– С большим удовольствием, – сказал Бруно, хотя просьба доктора была такой же странной и загадочной, как и сама его личность. Он взял шляпу. – Я готов.

Они вышли из гостиницы. Бруно знал, что доктор живет возле самого рынка, и его очень удивило, что тот повел его к себе не кратчайшим путем, а окольными, пустынными и кривыми переулками. Однако он не спросил у своего проводника, почему тот избрал более дальний и неудобный путь.

Наконец они оказались на месте и через небольшую прихожую с каменным полом вошли в квартиру Гагена. Их встретила экономка доктора, очень симпатичная старушка с добрым и честным лицом.

Комната, куда доктор Гаген привел своего гостя, довольно просторная, с высоким потолком, имела только одно окно, но и оно было завешено темными гардинами, так что в комнате царил полумрак. В дальнем углу ее стояла кровать с разобранной постелью, и на ней лежал кто-то, закутанный по самые плечи одеялом.

Больничная атмосфера комнаты поразила Бруно. Он вопросительно взглянул на Гагена. Что означают эта постель и этот полумрак? Неужели любовь доктора к человечеству дошла у него до такой степени самопожертвования? Неужели из сострадания к несчастным он готов лишить себя самого необходимых жизненных удобств и покоя и обратить свою квартиру в госпиталь?

Гаген молча подошел к окну и слегка отодвинул гардину, чтобы свет падал прямо на постель. Затем, не говоря ни слова, подошел к асессору, взял его за руку и подвел к кровати.

На постели лежала белокурая девушка с бледным безжизненным лицом, на котором была видна уже печать смерти.

При виде ее Бруно заметно вздрогнул.

– Боже мой, кто это?! – воскликнул он охрипшим от волнения голосом, наклоняясь к девушке и пристально всматриваясь ей в лицо.

Гаген не спускал с Бруно проницательного взгляда.

– Может быть, я ошибаюсь, может быть, здесь всего лишь случайное сходство… – бормотал Бруно. – Но нет, какое тут может быть сходство, это Лили. Самая настоящая Лили, молодая графиня.

– Вы уверены, что это молодая графиня? – спросил Гаген.

– Скажите мне сначала, как попала к вам покойница, как она могла до сих пор так хорошо сохраниться? – взволнованно обратился он к доктору, невольно понизив голос.

– Прежде всего ответьте мне, признаете ли вы в этой девушке молодую графиню Варбург? – в свою очередь настойчиво спросил доктор.

– Лицо сильно изменилось, такое бледное, худое, страдальческое, но даже если бы смерть еще более обезобразила ее черты, я все равно узнал бы ее. Да, это графиня Варбург.

– Она не умерла, – поправил асессора доктор. – В ней еще теплится искорка жизни.

– Она жива? – дрогнувшим голосом воскликнул Бруно. – Она в самом деле жива?

Он встал на колени перед бесчувственным телом дорогого, любимого существа и хотел взять ее за руку. Однако Гаген удержал его и молча приложил палец к губам, давая Бруно понять, чтобы он говорил тише.

– Ради Бога, скажите мне только одно: будет ли она жива? Сжальтесь, доктор, умоляю вас! Употребите все ваше искусство, но только спасите ее.

– Надежда очень слабая, – отвечал доктор, – но я сделаю все, что смогу, что в моих силах.