Георг Борн - Бледная графиня

Кроме того, он решил забрать хранившиеся в старом комоде деньги – его личные сбережения, нажитые честным трудом.

В комнатах все оставалось в таком виде, как тогда, в последний день, когда его увезли в полицейской карете. Он зажег свечу и, отыскав свои ключи, отпер один из ящиков комода. Деньги были на месте, все шестьсот талеров. Он отсчитал четыреста и сунул в карман, остальные положил обратно в комод.

Затем Губерт взял лист бумаги и написал:

«Я, Губерт Бухгардт, взял сегодня из комода четыреста талеров из принадлежащих мне денег, остальная же сумма, равно как и все принадлежавшие мне вещи, должны перейти моей больной сестре, такова моя воля. Прощайте! Я совершил побег, потому что не намерен и дальше страдать безвинно».

Расписался, поставил число и положил бумагу на видное место на комоде.

Подойдя к платяному шкафу, он вынул из него свою праздничную черную пару и переоделся, сверху надел теплое пальто, взял шапку и, таким образом, оказался полностью снаряженным в дальнюю дорогу. Свое тюремное платье он повесил в шкаф, снова запер его, а ключ положил на записку.

Последним взглядом окинул родное гнездо, где прошла вся его жизнь, и мысленно простился с домом.

Время бежало быстро. Надо было спешить. Он вышел из дома, прикрыв за собой дверь, и направился в сторону двух снежных сугробов, под которыми находились могилы его отца и матери. Одна могила старая, просевшая, другая – совсем свежая, но снег одинаково припорошил обе. Губерт помолился на могилах и, бросив последний взгляд на осиротевший дом, быстро пошел прочь и скоро растворился во мраке.

Рано утром, когда тюремный надзиратель вошел в камеру Губерта, та была пуста. Надзиратель прочел оставленную на столе надпись и поднял тревогу. Явился начальник тюрьмы. Обыскали все здание, но тщетно – арестант бежал. О происшествии доложили властям, организовали погоню и повсеместный розыск.

Когда произвели обыск в доме лесничего, то нашли записку, выражавшую его волю. По следам было видно, что беглец простился с могилами своих родителей. Дальше следы вели в лес, затем к торной дороге, где и терялись под свежевыпавшим снегом.

– Что прикажете, сударыня? – спросил директор больницы для умалишенных, когда графиня Варбург вошла в его кабинет.

Она была одета в черное шелковое платье и бархатную ротонду, подбитую соболем.

Директор двинулся к ней навстречу.

При разговоре присутствовал Гедеон Самсон, а на заднем плане безмолвной тенью маячила Дора Вальдбергер, сиделка-надзирательница, лишенная многих человеческих качеств, – таких как доброта, сострадание, участие, – зато обладавшая столь незаурядной физической силой, что могла справиться с самыми буйными пациентами, нимало не задумываясь о средствах, которые приходилось применять для этого. Ни крики, ни мольбы не могли тронуть и смягчить ее сердце. Она испытывала редкую радость лишь тогда, когда смерть избавляла от страданий какую-нибудь из ее подопечных, что большей частью случалось именно вследствие больничного ухода. Словом, место этого дьявола в юбке было бы, скорей, в каторжной тюрьме для самых отпетых преступниц. Однако Дора пользовалась доверием и расположением и директора, и врача-психиатра Гедеона Самсона, так как на нее вполне можно было положиться.

– В вашем заведении, господин директор, находятся две пациентки, в которых я принимаю участие, – сказала графиня. – Одна из них поступила совсем недавно, и ее зовут София Бухгардт.

– Совершенно верно, сударыня.

– Другая находится здесь уже некоторое время и выдает себя за мою падчерицу…

– Да, сударыня, мы занесли ее в книгу под именем мнимой графини Варбург, – отвечал директор. – Несмотря на все наши усилия, мы не смогли узнать ни ее настоящего имени, ни положения. Не так ли, коллеги? – обратился он к Самсону и Доре.

– Именно так, – подтвердили оба в один голос.

– Врач-психиатр и мой помощник в трудном деле ухода за нашими пациентами, – представил директор Самсона, затем указал на Дору: – А это наша лучшая сиделка Дора Вальдбергер.

– Я очень рада познакомиться с людьми, которым поручен непосредственный уход за двумя несчастными, интересующими меня, – сказала графиня. – Я приехала, чтобы лично убедиться, в каких условиях они содержатся и не испытывают ли в чем-нибудь нужды. Скажите, есть ли какое-нибудь улучшение состояния у больной, выдающей себя за мою дочь?

– Это очень трудная больная, – отвечал Самсон, – психика ее совершенно нарушена. Впрочем, во всем, что не касается пункта ее помешательства, она сохраняет здравость рассудка.

– А София Бухгардт? – спросила графиня. – В каком она состоянии?

– Ей, к нашему величайшему сожалению, помочь также пока невозможно. Минувшей ночью с ней случился припадок бешенства, и нам пришлось применить смирительную рубашку, чтобы предупредить нежелательные последствия. Что она теперь делает? – обратился Гедеон к сиделке.

– Теперь она поспокойнее, – отвечала Дора своим низким голосом. – Дай Бог, чтобы она подольше находилась в таком состоянии. Я молю об этом Создателя, потому что ужасно видеть подобные страдания.

– Больная все еще привязана к стулу? – спросил директор.

– Да, господин директор, мы были вынуждены это сделать, чтобы она полностью успокоилась. Если сейчас развязать ее, то припадок может возобновиться. Тогда с ней будет еще труднее справиться.

– Вы видите, – заметил директор, обращаясь к графине и кивком указывая на сиделку, – какая у нас трудная и опасная работа. Сумасшедшие, приходя в бешенство, ничем не отличаются от диких зверей. Прошу прощения, графиня, за подобное сравнение, но это действительно так. Во время припадка у них появляется сверхъестественная, нечеловеческая сила, зато после того, как припадок кончится, наступает полнейшая слабость.

– В таком состоянии и находится сейчас София Бухгардт? – спросила графиня.

– Да, ваша милость, у нее сейчас полный упадок сил, – отвечала Дора.

– А другая больная. Она с ней в одном помещении?

– Что вы, графиня, как можно! – ответил вместо Доры директор. – Буйно помешанные содержатся в особых палатах, специально для этого предназначенных. Мнимая же графиня содержится в маленькой отдельной комнатке, которую она получила благодаря заботам доктора Самсона.

– Могу я видеть обеих больных, господин директор? – спросила графиня.

– Видеть вы можете обеих, но говорить – только с мнимой графиней. Могу я иметь честь проводить вас?

– Благодарю за любезность, господин директор, но у вас, без сомнения, есть более важные занятия. – Графиня посмотрела на Дору и проницательным взглядом угадала в ней именно того человека, который ей нужен. – С вашего позволения, я предпочла бы, чтоб меня проводила сиделка.