Симона Вилар - Поединок соперниц

В итоге получилось, что в Уолсингем, куда можно доехать за день, мы, усталые и раздраженные, прибыли лишь к вечеру третьего. Только Эдгар держался с удивительным хладнокровием, ни словом не попрекнув жену. Но она наконец поняла, что была не права. Поэтому на другой день часть ее свиты была отправлена обратно в Норидж. С этого и началось. С каждым переездом супругов — из города в город, из монастыря в монастырь — поезд графини таял, как снег. Я уже тогда почувствовал неладное, но пока не мог разобраться во всем.

Посетив после Уолсингема города побережья — Кромер, Шеринггем, Хунстантон, — мы свернули вглубь графства, двинулись в Тэтфорд. Здесь мы задержались надолго. Уже настал октябрь с его буйством красок, погода установилась, и мы охотились с утра до ночи. Эдгар почти не принимал участия в ловах, занятый делами. Бэртраду это устраивало, и она беспечно проводила время в кругу своих рыцарей.

В Тэтфорд почтить графиню прибыл известный аббат Ансельм из Бери-Сент-Эдмундса. Как я вскоре понял, Эдгара сей прелат несколько побаивался, зато перед Бэртрадой прямо-таки стелился, чем добился ее расположения. Она даже пообещала заехать в его город-аббатство, но заявила, что сначала хочет побывать в замке Гронвуд-Кастл, который Эдгар возвел специально для нее и о котором все столько говорят.

Когда в положенный срок было выплачено очередное жалованье, я отправился к местному портному, решив, что пока мои шиллинги не перекочевали в кошелек какого-нибудь кабатчика, следует заказать роскошную котту [63] Котта — вид верхней одежды; длинная туника, расшитая геральдическими фигурами. из лучшей цветной шерсти, какую смог приобрести в Тэтфорде. И вот, возвращаясь от портного, я неожиданно увидел въезжавшую во двор епископского дворца малютку Клару Данвиль. У меня было приподнятое настроение, я весело окликнул ее, стал подшучивать над ее видом — вся забрызганная грязью, со сколотыми как попало волосами, она почти висела на коне от усталости.

Но тут Клара кинулась ко мне и расплакалась. Я не сразу уразумел, в чем дело. А потом просто лишился дара речи. Коварство Эдгара Армстронга стало очевидным. Этот пес все предусмотрел. Заставил жену убедиться, что она прекрасно обойдется без огромной свиты, услал всех… а потом попросту рассчитал. И уже большая часть ее людей выслана из графства, многие даже уплыли на континент. Конечно, рано или поздно Эдгар и должен был сделать что-то подобное. Но так обвести всех вокруг пальца, обвести саму Бэртраду!.. Право, мне не было дела до всех ее личных поваров и пажей, но в происходящем я углядел угрозу для себя. Я ведь тоже был человеком Бэртрады, а не графа.

Я взглянул на Клару. Та шмыгала носом, рассказывая:

— Пока отставка касалась других, я не вмешивалась. Меня-то долго не трогали, исправно платили жалованье. Я надеялась, что войду в число дам, которых отберут для переезда в Гронвуд. А тут этот Пенда сообщил графу, что я не более чем шлюха, и тот немедленно рассчитал меня. Что же мне теперь делать, Гуго? Я ведь при миледи с тринадцати лет, я привыкла, что платья и стол мне обеспечены. И если меня ушлют… Да отец прибьет меня, если вернусь.

Теперь я понял, зачем то и дело отлучался Эдгар, пока Бэртрада развлекалась охотой на ланей близ Тэтфорда.

— Идем, — проговорил я, увлекая Клару во внутренние покои.

Ах, какая прелестная картина предстала перед нами! В большом камине пылали дрова, поблескивали позолотой кубки на столе. Высокие белые свечи освещали эту полукруглую комнату в башне и сидящих за столом графа с супругой, епископа Тэтфордского Радульфа, тучного аббата Ансельма. Оба высокопочитаемых священника наперебой рассказывали графине о чудесах святого Эдмунда, она улыбалась, Эдгар играл с изящной пятнистой борзой. Когда вошли мы с Кларой, все взглянули на нас с недоумением. Особенно на Клару — растрепанную, грязную, в мокром плаще. Она, похоже, смутилась, стала прятаться за меня, но я резко вытолкнул ее вперед.

— Простите, что побеспокоил. Но у меня дело спешное. Рассказывай, Клара.

Сам я не вмешивался более, отошел в сторону. Видел, что Эдгар уже все понял, но по-прежнему невозмутимо возился с собакой. Епископ Радульф взволнованно притих, зато Ансельм просто воспрянул. Бэртрада же сначала слова не могла вымолвить, даже лицо пошло пятнами. Наконец кинулась к Кларе, влепила той пощечину.

— Дура! Дрянь! И ты являешься только сейчас? Да тебе давно следовало оповестить меня обо всем, едва он… он…

Она повернулась к мужу столь стремительно, что ее длинные косы отлетели в сторону, задев по лицу преподобного Радульфа.

— Как ты смел! Да я за это… — она почти задыхалась.

Эдгар наконец перестал чесать пса за ушами.

— Думаю, миледи, нам следует поговорить без посторонних.

Он открыл створку дверей, жестом приглашая ее за собой. Бэртрада вышла с достоинством королевы. Но закрытые двери не могли приглушить ее гневного голоса, даже звона посуды, когда она в гневе кидала первое, что попалось под руки. Я был прав, предвидя это.

Мы прислушивались, порой обмениваясь быстрыми взглядами. Епископ Радульф явно был удручен. Клара забилась в угол и тихонько всхлипывала. Я мерил шагами покой и всякий раз, когда, достигнув камина, поворачивал, видел освещенное огнем лицо аббата Ансельма. Толстяк едва не потирал руки от удовольствия.

Наконец, когда Бэртрада выдохлась, а может, сдалась доводам мужа, появился он сам. Вот уж воистину ледяное сердце. Лицо невозмутимое, словно только что «Рater nоster» прочитал. Подошел к столу, метнул в рот несколько маслин. Я почувствовал на себе его взгляд, но никак не отреагировал. Мне-то что. Я человек миледи.

Но Эдгар уже глядел на Клару.

— Бог мой, девушка, если ты так необходима госпоже, то ради всего святого. По крайней мере, ты сможешь и молитвенник за ней нести в церковь, и собачек ее кормить. Надеюсь, ради этого не понадобятся еще две дюжины других.

Он не стал выслушивать благодарный лепет Клары и вышел. А спустя минуту за ним последовал и епископ Радульф. Мы же с преподобным Ансельмом направились в покой, где оставалась Бэртрада.

По виду графини я понял, что ей пришлось уступить. Поникшая, нервно кусающая губы, с взбившимися вокруг лица темными кудрями, она полулежала в кресле. Ансельм тут же взял ее руку в свои, стал успокаивающе похлопывать.

Я не дал ему всецело завладеть ее вниманием.

— Итак, миледи, я еще ваш человек или могу предлагать свой меч кому иному?

Она поглядела на меня.

— Не мели вздор, Гуго. Не хватало, чтобы я по воле этого грубого сакса лишилась еще и своих телохранителей.

И недобро усмехнулась.

— Пути Господни неисповедимы, и кто знает, может, ваша помощь мне еще понадобится. Даже против Эдгара.