Елена Арсеньева - Школа гетер

Лаис кинулась к воротам — и тихонько взвизгнула от отчаяния: в отличие от главных храмовых ворот, состоявших из переплетенных, крепко сколоченных брусьев, по которым взобраться было так же просто, как подняться по лестнице, перед ней оказались совершенно гладкие створки примерно в два человеческих роста. Когда Херея вел Лаис сюда, она не обратила на ворота никакого внимания, а сейчас тупо разглядывала их, понимая, что взобраться наверх не сможет никак: не за что ухватиться, некуда поставить ногу!

— Позволь, я помогу тебе, — раздался за ее спиной тихий мужской голос, и Лаис не заорала оглушительно от страха только потому, что этот же страх заставил ее онеметь.

Резко обернулась — и ее шатнуло на ворота, а потом она бессильно сползла по ним и свалилась на плиты двора почти в обмороке, зажмурившись, но продолжая видеть лицо, которое успела разглядеть при лунном свете.

Это незабываемое, самое страшное в мире, чудовищное, уродливое лицо, перечеркнутое крест-накрест двумя шрамами…

— Встань, Лаис! — зло сказал Терон, вздергивая ее на ноги. — Не время сходить с ума от ужаса! Благодарение богам, ты спаслась от этих одурманенных безумцев, но если Херея об этом узнает, ты погибнешь!

Разум, едва не покинувший перепуганную Лаис, постепенно возвращался к ней. Но все же она ничего не понимала, кроме одного: Терон не собирается нападать на нее.

— Как ты сюда попал? — прохрипела она.

— Как все молодые и здоровые рабы, которых привозят в храм Афродиты для обучения вас, будущих гетер, — насмешливо ответил он. — Наша галера потонула, меня подобрало судно с Тринакрии. Сначала посадили на весла, а потом, когда поняли, что я слишком строптив и меня придется забить до смерти, чтобы заставить повиноваться, решили продать на рынке рабов.

Лаис едва подавила нелепое желание рассказать, что она слышала на матиомах по географии: некогда на Тринакрии жили циклопы и листригоны, великаны-антропофаги, — и спросить, к кому же из них угодил на галеру Терон? Но задавать такие вопросы было совершенно не время, вот уж воистину!

— А как же ты остался жив нынче? — испуганно спросила Лаис, боясь повернуть голову и взглянуть на клетки с изуродованными мертвецами. — Все рабы мертвы… Как выжил ты?!

— Благодари за это себя, — буркнул Терон с ноткой смущения. — Я увидел тебя в сопровождении этого исчадия Аида, этого евнуха… И понял, что с тобой что-то неладное. Я встревожился и…

— Ты обо мне тревожился?! — чуть не взвизгнула Лаис. — Ты?! Ты…

Она вмиг потеряла голову от этой злой издевки. Она захлебывалась от ненависти! Она совершенно забыла, где находится, забыла, что сейчас она всецело во власти этого человека. Выставила скрюченные когти и бросилась на него со всей силой ярости, которая копилась в ней с того самого часа, когда Терон размазал ее девичью кровь по палубе пентеконтеры, еще обагренной кровью Кутайбы. Но что был ее порыв против огромной силы могучего молодого морехода?

Одной рукой Терон стиснул ее запястья, другой зажал рот и, прижав девушку к стене, уставился в ее полные ненависти глаза. Внезапно она вспомнила, что обнажена, да и на Тероне всего лишь короткий красный хитон, который он сорвет с себя так же быстро, как ураган срывает с дерева последний лист. Лаис чувствовала, как напряжены все его мышцы, и его возбуждение она чувствовала тоже! Сейчас он снова изнасилует ее — и его не остановит то, что рядом лежат мертвые, изуродованные тела его товарищей по несчастью… Как не остановили мертвые тела Кутайбы и Леодора!

«У меня не хватит сил с ним бороться, он одолеет меня… Надо будет укусить его, да побольней, может быть, тогда он ударит меня и убьет!» — мелькнула мысль, и слезы горькой обиды на судьбу, которая так обманула ее, заволокли глаза Лаис и покатились по щекам, окропили ладонь Терона, зажимавшую ей рот…

И Лаис не поверила себе, когда эта рука вдруг ослабела, и ослабела мертвая хватка, которой Терон стискивал ее запястья.

— О Лаис, — выдохнул он, — не плачь. Твои слезы прожигают мне сердце! Я знаю, ты никогда не простишь меня, но я молился богам, чтобы они позволили мне дожить до встречи с тобой и признаться: я совершил то, что совершил, из любви к тебе…

Лаис в очередной раз онемела — на сей раз от изумления, — и жаркий шепот Терона раздался вновь:

— Эрос пронзил меня своей стрелой в то же мгновение, как я увидел тебя там, на Икарии. Но я не понимал тогда, что со мной происходит, ведь прежде я никогда не чувствовал ничего подобного! Рядом с тобой был этот мальчишка, который кричал о том, что ты принадлежишь ему, и первым моим чувством была ненависть к вам: к нему — за то, что он так красив, а я изуродован на всю жизнь, и к тебе, потому что ты никогда не посмотришь на меня так же нежно, как смотрела на него. Это было несправедливо! Я испытал такую боль, что мечтал об одном: отомстить тебе за нее, причинить тебе еще большее страдание! Если бы мне удалось изнасиловать Орестеса у тебя на глазах, я был бы, наверное, вполне удовлетворен местью и не тронул бы тебя, однако Фаний выкупил его жалкие чресла, а я все же дорвался до тебя. Поверь, я не подпустил бы к тебе никого другого, поэтому тебя спасли от общего насилия не столько деньги Фания, сколько то, что мои сотоварищи поняли: я эту добычу не отдам никому. Я не хотел мучить тебя, но когда я почувствовал твое тело в своих объятиях, я лишился рассудка… И он вернулся ко мне только наутро. Когда я очнулся в темноте и духоте трюма и вспомнил, что сделал с тобой, у меня началась горячка от ужаса, от раскаяния, от невозможности вернуть все назад, а главное — от того, что я посеял семена такой ненависти в твоей душе, которые не выкорчевать уже никогда. Я вижу это, я понимаю это — и, хоть я молю о прощении, я не верю, что оно может быть даровано.

Терон перевел дух и разжал руки, отпустив Лаис.

— Ты можешь сейчас убежать, — сказал он тихо, — я помогу тебе перелезть через ворота. Но происходит что-то очень странное и даже страшное, понимаешь? Существует какая-то опасность для храма!

Лаис, трясясь крупной дрожью от всего, что испытала и услышала, уже открыла было рот, чтобы и в самом деле попросить Терона подсадить себя на ворота, но вспомнила тяжелые шаги людей, исчезнувших где-то в подземелье храма, обезображенные трупы рабов… И настойчивый голос Кириллы вдруг прозвучал в ее памяти: «Помни же, девочка, что означает имя твое! И прощать научись! Научись, даже если нет сил…»

«Мое имя значит львица, — подумала Лаис. — Это царица зверей, символ храбрости и беспощадности… Но Кирилла говорила о прощении… Я должна простить Терона?! Нет, я не смогу! Я должна буду ему отомстить, во что бы то ни стало отомстить! Но — потом, не сейчас. Сейчас от меня требуется храбрость, а не мстительность. Терон что-то говорил об опасности, угрожающей храму… Да, думаю, пришла беда, а эти несчастные рабы — ее первые жертвы!»