Артуро Перес-Реверте - Мост Убийц

– А что венецианцы? – спросил Алатристе. – Капитан Лоренцо Фальеро и этот второй… из Арсенала?

– Фальеро полчаса назад снесся с нами. Сообщил, что все спокойно. И не заметно никакого подозрительного оживления… Как офицер гвардии дожа, он бы в числе первых узнал дурные вести.

Алатристе подошел к окну и в угрюмом молчании долго смотрел на падавший снег. Товарищи его рассеяны по городу и ничего не знают. И не ощущают явственного запаха намыленной пеньки, хотя руки палачей уже совсем недалеко от горла.

– Странно это, – повторил он. – Если бы заговор был раскрыт, нас всех бы уже перехватали.

– Я думал об этом, – согласился дипломат. – И его превосходительство господин посол придерживается того же мнения. Хотя он тоже чрезвычайно обеспокоен…

– Еще бы.

И Диего Алатристе представил себе, как сеньор Бенавенте, которого он не знает и никогда не узнает, грызет свои превосходительные ногти, мечась среди гобеленовых драпировок своей резиденции. Впрочем, его заботят лишь дипломатические осложнения, тогда как всех остальных – как бы дожить до рассвета.

– В любом случае клирик знает немного, – сказал Сааведра Фахардо.

– А пытку выдержит?

Секретарь снял наконец шляпу и с выражением глубокого уныния растирал себе виски.

– Не знаю. Хотя… мне кажется, сломать его будет непросто. Он – фанатик, и, бог даст, с ним придется повозиться всерьез, чтобы сказал то, чего говорить не должен. Кроме того, знает одного Малатесту. Ему даже общий замысел неизвестен. Он должен был убить дожа – и все на этом. Что бы с ним ни делали, ничего другого не услышат.

– Ну а что там будет с Арсеналом, с дворцом и со всем прочим?

Секретарь качнул головой.

– Ничего не будет, – сказал он, – все пойдет к черту, потому клирик – пружина всего заговора. И заговор этот лишается всякого смысла, если дож останется в живых. И что бы там ни было, – завершил он, – пойдет ли дело вширь и вглубь, остановится ли – это уже ничего не меняет. Полный провал. И надо бы отдать приказ все отменить.

Алатристе, по привычке покорно принимая все фортели судьбы, согласился с этим. Самое разумное решение. Способное спасти десяток жизней, включая его собственную. Он уж собирался было повторить это умозаключение вслух, как заметил, что Сааведра Фахардо колеблется, словно желая что-то еще добавить к сказанному – и не решаясь.

– Еще кое-что… Я не должен был бы говорить, но в ваших обстоятельствах было бы подлостью, с моей стороны промолчать.

При слове «ваших» Алатристе усмехнулся про себя. Всяк сверчок… – подумал он. Прочерчена разграничительная линия. Ваши докуки, дал понять дипломат, нашим не чета: и я вот, в отличие от тебя, голову в петлю совать не собираюсь.

– Посольство получило сведения из Мантуи, – продолжал тот. – Герцог Винченцо Гонзага при смерти. Протянет еще дня два-три. – Он замолчал и окинул капитана критическим взглядом. – Я полагаю, ваша милость – не очень большой дока в тонкостях итальянской дипломатии.

– Правильно полагаете. До солдат такие тонкости не доходят, а если доходят – то не из первых рук.

– Да, разумеется. Извините.

И вслед за тем сжато, сухо и монотонно Сааведра Фахардо ввел его в курс дела. Мантуя, а особенно – Монферрато, чрезвычайно важны для политики Испании на севере Италии. Герцог Винченцо II бездетен, и его смерть дает Испании возможность обезопасить свои владения в Милане с помощью крепостей в этих землях и прежде всего – замка Казаль, который смело можно уподобить щеколде, запирающей реку По. Если это произойдет, французы, которые преследуют в Италии свои интересы, останутся с носом. И сейчас самый благоприятный момент, поскольку у кардинала Ришелье, пытающегося отвоевать у гугенотов Ла-Рошель, руки связаны.

– И в этой обстановке наша венецианская затея отходит на второй план.

Алатристе насмешливо скривил губы:

– Независимо от того, на воле падре- ускок или в каталажке… Можно даже усмотреть в его аресте знак свыше. Перст божий.

Сааведра Фахардо окинул его взглядом пронизывающим и подозрительным, словно счел, что разговор зашел слишком далеко.

– Нет, это уж будет чересчур, – возразил он, немного смешавшись. – Что же касается вас и ваших товарищей…

И осекся, оборвал себя на полуслове. Но капитан понял, что он хотел сказать. В Венеции вдруг собралось слишком много испанцев. С одной стороны – арест ускока , с другой – дипломатические новости… И вот капитан Алатристе и его люди, которые только что были полезным инструментом, стали головной болью. Бочонками с порохом, готовыми рвануть от первой же искры. Неудивительно, что дипломат был несколько растерян и чувствовал себя не вполне ловко. Должно быть, перед самым приходом он получил из Милана весьма требовательные письма.

– Так что же, – продолжаем или сыграть отбой?

Спрошено было с безразличием солдата, которому все равно, какой приказ выполнять. И в качестве первого ответа Сааведра Фахардо сделал вроде бы неопределенный, но на самом деле тщательно выверенный жест. Из разряда тех, что в канцеляриях и кабинетах – в большом ходу.

– Пока нет инструкций на этот счет. Ни подтверждения, ни отмены. Хотя, исходя из положения дел, благоразумнее было бы все остановить. Такого мнения придерживается господин посол, и я это мнение разделяю. Что же до герцога Мантуанского…

– Герцог Мантуанский, кардинал Ришелье или сам Тамерлан – мне, как говорится, вдоль подола, – не выбирая выражений, сказал капитан. – А вот не развяжет ли язык ваш падре – это интересней. В данную минуту.

Он отошел от окна и сделал несколько шагов по комнате. Внезапно и очень явственно потянуло ловушкой. Засадой. Провалом. Он не в первый раз чуял этот запашок и научился распознавать его издали, как давнего знакомца. И даже арест падре показался неслучайным.

– Малатеста очень важен, – сказал он, силясь собрать разбредающиеся мысли. – В отличие от вашего попа, он посвящен во все подробности нашей затеи.

Сааведра Фахардо согласился с этим. Но, подумав немного или только сделав вид, что думает, добавил:

– Однако этот ваш итальянец не производит впечатления человека, который легко дастся в руки. Его не то что голыми, а и никакими не возьмешь. – И замолчал, глядя на Алатристе с любопытством.

– Ваша милость, насколько я понял, хорошо с ним знаком.

– «Хорошо» не то слово. Я бы так не сказал… Или сказал бы не так.

– И что же, как, по-вашему, если возьмут – заговорит?

– Может продержаться несколько недель, а может выложить все через минуту. Смотря что он выиграет или что проиграет от этого… Вы уверены, что он еще на воле?

– Сейчас нет признаков того, что за ним следят.

Алатристе наклонил голову. Пришло время подумать о другом. О других. О себе. И о том, как уберечь их от гибели.