Владислав Хапров - Ватажники атамана Галани

— Е-ес, — довольно протянул Тихон.

— Жалко кобылку, — сказал он, когда крестьянин увёл лошадь. — Теперь ей хорошего житья не будет.

При расставании я подарил Тихону одежду и парик, которые он тут же побежал пропивать в ближайший кабак, а сам, облачившись в крестьянскую рубаху и лапти, послушный наказу его сиятельства Антона Мануиловича Девиера, пустился греховодить по кружалам, где собирались бурлаки и кормщики, дабы послушать разговоры об атамане Галане.

О воровских казаках говорили много. Я всё слушал и мотал на ус. Однако Галаню не поминали, и я уже начал сомневаться так ли это имя известно на Волге.

И тут мне неожиданно повезло. Я сидел на полу у стены, притворяясь спящим беспробудным сном питухом. Рядом стоял недопитый штоф. Вдруг слышу сели поблизости два человека, заказали яблочного вина. Я приоткрыл один глаз и глянул на них. Первый был одет как купец в добротное сукно и начищенные до блеска сапоги. Только у купцов глаза лживые, бегающие, вечно ищущие, что бы урвать, а у этого лютые, как у зверя. На втором был засаленный кафтан, явно с чужого плеча, на поясе висела латунная чернильница и пучок перьев, а из-за голенища сапога выглядывала рукоятка тесака.

— Ты значит, Данила купцом заделался, — сказал тот, что с чернильницей и перьями. — А говорили, будто ты у Галани в десятниках ходишь.

— Я и ходил. Только хабара не пропивал, откладывал. А затем торговлю завёл, — стал похваляться бывший разбойник. — В Астрахань овёс вожу, из Астрахани соль. Но основной барыш получаю от скупки у Галани всякого добра. Жинка у меня красавица, на сносях сейчас.

А тебя что в наши края снова привело?

«Писарь», как я прозвал собеседника Данилы, придвинулся поближе к своему товарищу и зашептал, так тихо, что я едва сумел разобрать:

— В бегах я. В Москве на меня всех ищеек спустили. Ты бы Данила рассказал, как Галаню найти.

— Помогу чем смогу, — ответил купец. — Галаня нынче поход в Персию затеял. Ему толмач нужен. Он тебя с распростёртыми объятиями примет. Ты когда-то пустил словечко, что по-персидски балакать умеешь.

— Запросто. Я пацаном у одного перса в лавке работал. Научился по ихнему не хуже чем по нашему.

— Где ныне стан Галани не ведаю, — продолжил Данила. — Плыви в Саратов, я пристрою тебя на свою расшиву. Там найдёшь купца Лукьяшку Герасимова, у него лавка напротив Троицкого собора. Скажешь ему тайное слово, какое — шепну позже. Он тебе подскажет что делать.

Сговорившись, купец Данила и его приятель допили вино и, выйдя на улицу, направились к пристаням. Следить за ними я не решился, больно часто последний из них оглядывался. Вместо этого я выждал до полудня и отправился на берег наниматься бурлаком на расшиву купца Данилы.

Пристани тянулись от устья Оки до Благовещенского монастыря. Над ними возвышался лес мачт. Здесь стояли суда всевозможных типов: быстроходные струги, большие имевшие палубу расшивы, коломенки и мокшаны крытые двухскатной крышей, а так же сделанные из не просмоленных брёвен беляны, которые по прибытии к месту назначения сразу разбирали на дрова. На них по толстым доскам тянулись вереницы грузчиков. Нижегородские воротилы, будь то Пушковы, Олисовы, Болотовы или Оловяшниковы владели целыми флотилиями.

Каждый купец имел на пристанях свою контору. Я принялся расхаживать из одной в другую. Везде был слышен глухой ропот. Куда не сунься — платят сущие гроши. Купцы совсем оборзели. У самих сундуки от червонцев ломятся, а те, кто на них спину гнёт, пояса затягивают.

Раньше было лучше. Уйдёт мужик на заработки, вернётся с деньгами, если конечно по дороге всего не пропьет. Можно купить лошадь, взамен старой клячи, которая едва тянет соху, коровёнку ещё одну, цыпляток выводок, да парасю с хряком. Коли утаит крестьянин большую часть заработанного от загребущих лап помещика да государства, а на этого у каждого свои способы есть, будет хозяйство его крепкое и ладное. Нынешних же судовых заработков хватает только на то, чтобы напиться с горя.

В конце концов, я отыскал контору купца Данилы, увидав, как тот выходит из её дверей. На столе, устланном заляпанной кляксами скатертью в беспорядке валялись испорченные перья. За столом сидел приказчик, явно страдавший мигренью, от чего его парсуна выражала безмерную усталость, отупение и полное отсутствие интереса к происходящему.

Когда к нему подходил очередной мужик он без всякого выражения, словно механический говорящий болванчик бубнил условия найма и устремлял на того вопрошающий взгляд. Большинство бурлаков тут же посылало его по матушке в такие места куда Макар телят не гонял:

— Совсем, клещ бумажный, зажрался?! Ты знаешь, что такое бурлацкий труд?! Потянул бы лямку, натёр себе кровавые мозоли, сразу бы понял почём лихо!

На что получал неизменный ответ с всё тем же отсутствием выражения в голосе.

— Будешь наниматься — говори имя, нет — вали в фили.

Наконец настала моя очередь. Не отправившись на этот раз вместе с родительницей в далёкие края, в ответ на каторжные условия найма, приказчик удивлённо поднял голову и спросил:

— Как звать?

— Иван Артемьев.

— Паспорт есть?

— Нет.

— Беспаспортным платим меньше. Потому как рискованно. Если дознается воевода, что берём на работу беглых, по головке не погладит.

Сзади раздался смешок. Все знали, что воевода за щедрые подарки закрывает глаза на что угодно, а купцы используют это, чтобы ещё больше урезать и без того не большое бурлацкое жалование.

Я кивнул головой в знак согласия.

— Тогда получи копейку в задаток и распишись в договоре, — он сунул мне в руки перо и пододвинул толстую тетрадь.

И тут я, дурья башка, сплоховал. Вместо крестика, который ставили неграмотные бурлаки напротив своего имени, из глупого бахвальства, ровным, аккуратным почерком написал: «Иван Артемьев». Это впоследствии едва не стоило мне жизни.

Через два дня суда стали по очереди отходить от пристаней и цепочкой потянулись вниз по течению Волги. Не обошлось и без неразберихи. При отплытии столкнулись два каюка. Оба кормщика ни за что не хотели пропускать друг друга, а когда «поцеловались» дело дошло до драки между командами. Буянов кое-как утихомирили, суда растащили.

Силач Пантелей, бывший у нас «шишкой» первый впрягся в кожаную лямку. Остальные последовали за ним. Над берегом Волги понеслись зычные бурлацкие команды:

— Отдавай!

— Не засаривай!

— Засобачивай!

Кто-то затянул странную песенку про пуделя:

Мужики подхватили охрипшими голосами:

Начались бесконечные дни, полные непосильного труда и отупляющей боли в натёртых лямками плечах. Больше двадцати вёрст в день не сделаешь. Время ползёт как сонная черепаха. От скуки можно с ума сойти. Перепели все песни, которые знали, и про калину да малину и про дубинушку и про бурлаков и хозяйскую жёнку. Бечёва всё время цеплялась за деревья и кусты затрудняя движение, косным приходилось её ссаривать.