Алексей Хапров - Наследник

Моя тихая, незатейливая, однообразная провинциальная жизнь закончилась в тот самый момент, когда я вышел из вагона поезда и ступил на перрон Павелецкого вокзала. Именно с этого апрельского дня вокруг меня все завертелось и закружилось: захлопали дверцы машин, застучали двери домов, загудели автомобили, завыли сирены, зажужжали пули.

Я глубоко вдохнул свежий воздух, который после плацкартной духоты показался мне глотком жизни, сощурился от бившего в глаза солнца, и влился в суетливый, спешащий к выходу в город, поток гостей столицы.

Метро "Павелецкая", метро "Коломенская", нехитрый лабиринт улиц, и — вот она, цель.

— А-а-а, приехал, — с притворной ворчливостью протянула тетя Клава, невысокая, грузная, пожилая женщина, с маленьким крючковатым носом, из-под которого пробивались тонкие черные усики, и узкими, карими, чуть скошенными вверх глазами. — Ну, заходи, заходи.

Она распахнула дверь и посторонилась. Я изобразил на лице приветливую улыбку, тепло поздоровался и перешагнул через порог, мысленно отмечая, как сильно постарела младшая сестра моей матери за те пять лет, что мы не виделись.

— Как доехал-то?

— Нормально, — ответил я, присев на корточки и развязывая шнурки на ботинках.

— Поездом ехал?

— Поездом.

— Нас быстро нашел? Не плутал?

— А чего там плутать? — пожал плечами я, обувая придвинутые хозяйкой тапки. — Путь не сложный.

— Совсем, видать, в провинции стало плохо, — вздохнула тетя Клава. — Весь бывший Советский Союз в Москву ринулся. Куда ни глянь — одни приезжие.

— А что делать? — ответно вздохнул я, поднимая чемодан. — Заводы стоят. Работать негде. Зарплаты мизерные. Вот и приходится мигрировать.

— Хотели капитализм — вот и получили! Не жилось вам при социализме! Все миллионерами захотели стать! — гневно бросила хозяйка, как будто в "гайдаровских" реформах был повинен именно я.

Меня не обижало ее ворчание. Я понимал, что оно — издержки возраста. Все пожилые люди чуточку брюзгливы. А тете Клаве как-никак шел уже шестой десяток. В душе же она была женщиной доброй и отзывчивой. В ней абсолютно не просматривался тот самый "комплекс москвича", эдакая надменность и заносчивость, что зачастую бывает свойственен столичным жителям по отношению к своим провинциальным родственникам. Наверное, не последнюю роль в этом сыграло и то, что мы ей особо не докучали. Как ни явен был товарный дефицит в нашем Балашове, мы никогда не забрасывали ее просьбами что-то достать. Моя мать обратилась к ней за помощью только тогда, когда в ней действительно появилась острая необходимость. После долгих безуспешных поисков работы, я, по совету знакомых, решил податься на заработки в столицу, где с трудоустройством было значительно проще. Узнав о моем решении, мать вздохнула, позвонила сестре и попросила ее приютить меня на месяц-другой, пока я не "оперюсь". Та не отказала.

— Вы не волнуйтесь, тетя Клава, — виновато пробормотал я, входя вслед за ней в комнату. — Я у вас надолго не задержусь. Как устроюсь, немножко заработаю, сразу же сниму себе отдельный угол. Надоедать не буду.

— Да ладно, — отмахнулась она, — живи пока. Что мы, чужие, что ли? Ты все-таки, мой племянник. Грех родственнику не помочь. Хочешь, в доме живи. А хочешь, занимай "времянку". Все удобства там есть. Вода, газ, санузел. Я раньше туда студентов пускала. Но сейчас перестала. Шуму от них слишком много.

— Идет, — согласился я. — Так и сделаю.

В мои глаза ударил полумрак. Свет в комнате исходил только от старенького черно-белого телевизора, по которому показывали новости.

— Да хватит тебе эту брехню смотреть! — взвилась хозяйка и щелкнула выключателем на стене.

Вспыхнул яркий свет, и я увидел лежавшего на диване дядю Сашу.

— О, кто к нам приехал! — воскликнул он и поднялся с места. — Племяш!

Это был одутловатый тип с массивным лицом и большой круглой головой, главной "достопримечательностью" которой являлась солидная проплешина. Моя мать почему-то его не любила. "Слишком хитер", — отзывалась о нем она, явно считая это пороком. Но я был о дяде Саше совсем другого мнения, и находил его очень веселым и остроумным человеком.

Мы обменялись крепким рукопожатием и присели.

— На заработки? — спросил он.

— На заработки, — подтвердил я.

— И кем работать собираешься?

Я пожал плечами.

— Как получится. Куда возьмут. Хотелось бы, конечно, по специальности. Но время сейчас такое, что инженеры нигде не нужны.

— Да, это верно, — кивнул в ответ дядя Саша. — Сейчас время торгашей и охранников.

— Борька Кузьменко от безнадеги тоже в охранники пошел. Слыхал? — крикнула из кухни тетя Клава. — А ведь приличным технологом был. На приборостроительном работал.

— Ты думаешь, он не доволен? — отозвался дядя Саша. — Еще как доволен. Сутки на работе, двое дома. Да и зарплата неплохая.

— А у нас в Балашове даже охранником не устроишься, — горько усмехнулся я. — Найти работу можно только по блату.

— А ты хочешь в охранники? — брови дяди Саши удивленно взметнулись вверх.

— Я хочу зарабатывать, — объяснил я. — Но выбор у меня, увы, небольшой. Московской прописки у меня нет. Так что остается либо строить, либо продавать, либо охранять. Удел нашего брата-гастарбайтера сейчас таков. А в работе охранника я ничего позорного не вижу. По мне это даже лучше, чем кирпичи таскать, или за прилавком стоять.

Тетя Клава выглянула из кухни.

— Ну, поговори с Борькой, — обратилась она к мужу. — Может, им сотрудники нужны.

— Поговорю, — пообещал дядя Саша. — Только завтра. Сегодня он на службе.

Мы уселись на диван и стали вспоминать общих знакомых, пока тетя Клава не прервала нас своим зычным выкриком:

— Ужин на столе!

Дядя Саша выключил телевизор, и мы пошли на кухню…

Бивший из окна сквозь приоткрытую занавеску яркий солнечный свет недвусмысленно свидетельствовал, что наступило утро. Я широко зевнул, поднялся с постели, застелил кровать, умылся, почистил зубы, побрился, оделся, и вышел наружу.

Вокруг пахло весной. Воздух был чист и свеж. В нем чувствовался аромат росшей в саду черемухи. Приятный теплый ветерок колыхал древесную листву.

Решив немного прогуляться, чтобы осмотреть близлежащие окрестности, я открыл калитку и вышел на улицу. Дойдя до ее конца, я свернул в какой-то проулок, и, миновав его, очутился на набережной. Мои глаза удивленно округлились. Берег Москвы-реки смотрелся довольно необычно. Его усеивали огромные гладкие камни, которые никак не вписывались в привычный центрально-российский пейзаж, и больше подходили скорее морскому побережью. Интересно, откуда они здесь взялись? Завезли для красоты? А может, их занесло сюда еще в незапамятные времена каким-нибудь ледником?