Алексей Хапров - Наследник

Баруздин нажал на кнопку домофона. В динамике треснуло.

— Сейчас иду, Роман Олегович, — донесся оттуда мягкий баритон.

Мой напарник оказался невысоким, примерно моего возраста мужичком, с добродушным, широким лицом, и заметно выпиравшим наружу "пивным" животиком. Покрывавшие его голову русые волосы напоминали по форме горшок.

Едва мы вошли во двор, как Панченко вытянулся в постойке "смирно":

— Товарищ директор, за истекшие сутки никаких происшествий не зафиксировано.

Баруздин угукнул, и мы направились к небольшой будке, стоявшей в самом углу двора. Пока мы шли, я не удержался от соблазна покрутить головой по сторонам. Везде царили чистота и порядок. На дорожках не валялось ни одной бумажки, ни одного камешка, ни одной палки. Тянувшиеся вдоль забора клумбы были аккуратно вскопаны. Окна дома были плотно занавешены шторами. Рядом с самым большим из них красовалась спутниковая тарелка. Возле будки стояла черная, чисто вымытая "Тойота". Очевидно, это была машина хозяина.

— Геннадий Матвеевич дома? — спросил Баруздин.

Панченко утвердительно кивнул.

— Вернулся во втором часу ночи. Отсыпается. Катерина Васильевна уехала полчаса назад. Радик ушел без двадцати восемь.

Внутренняя обстановка будки полностью соответствовала ее целевому назначению. На небольшом столе красовался черно-белый монитор с видами дома со всех сторон. Я удивленно открыл рот. Оказывается, здесь есть камеры видеонаблюдения! Как же я их не заметил? Похоже, они хорошо замаскированы. Помимо монитора, на столе стояли три разноцветных телефонных аппарата, два из которых, судя по всему, относились к внутренней связи: на них не было наборных дисков. Освещение в будке было тусклым. Свет проникал в нее через два небольших оконца. Сквозь первое просматривался дом, сквозь второе — ворота и калитка.

Панченко сел за стол. Баруздин опустился на стоявшую в углу кушетку. Я довольствовался табуреткой.

— Знакомься, — произнес Баруздин, обращаясь к Панченко, и указал на меня, — твой новый напарник.

— Я это уже понял, — улыбнулся тот и протянул мне руку. — Толик.

— Женя, — представился я, и мы обменялись рукопожатием.

— Введи его в курс дела, все объясни, все покажи, поделись нюансами. Ну а я поехал на базу. А то у нас там большие любители пива объявились. Надо им хорошенько вправить мозги.

Директор поднялся с кушетки и вышел. Мы с Панченко остались одни.

— Откуда сам? — спросил меня он.

— Из Балашова, — ответил я.

— О-о-о, — оживился тот. — Почти соседи. Я из Кирсанова. Тамбовская область.

Толик показался мне очень приятным и дружелюбным человеком. Его история оказалась схожей с моей. Отчаявшись найти работу в родном Кирсанове, он подался в столичный мегаполис, и после непродолжительных поисков осел в Коломенском, найдя здесь и жилье, — небольшую комнатушку в каком-то частном доме, — и источник доходов.

Узнав об однородности наших несчастий, он как-то сразу проникся ко мне симпатией. Его отношение к моей "профподготовке" оказалось гораздо серьезнее, чем как к простой формальности. Он подробно рассказал мне, что следует делать, куда в каких ситуациях обращаться, провел меня по двору, показал где что находится, обвел вокруг дома, попутно снабжая полезными житейскими советами. Его столь дружеское участие имело вполне реальное объяснение: во мне он видел самого себя.

— Год назад я сам был в твоей шкуре, — признался он. — Я ведь тоже не профессиональный охранник. Я по профессии слесарь, и так же, как и ты, в охранное дело "въезжал" с нуля. Мне тогда Колька Громов очень помог. Обучил буквально всему. Он здесь уже не работает. Уволился. Не выдержал.

Толик просидел со мной до полудня, посвящая во все тонкости службы, и ушел только тогда, когда убедился, что я более-менее все понял.

— В случае чего звони, спрашивай, не стесняйся, — сказал он на прощание. — Баруздина лучше не беспокой. У него и своих дел хватает. "Телефонуй" либо мне, либо Мишке Ширяеву. Он тебя завтра будет сменять. Ты с ним утром познакомишься.

После ухода Панченко на столе остался листок бумаги, заполненный моей рукой, который представлял собой конспект всего услышанного. На нем значилось следующее:

"1. Телефоны:

— серый — городской.

— красный — внутренний (дом).

— белый — домофон.

2. При появлении посторонних:

— нажать на кнопку домофона, спросить: кто, к кому, зачем? Связаться по внутренней связи с хозяином (хозяйкой), и действовать согласно их распоряжениям.

3. В случае проникновения посторонних принять меры к их задержанию. При необходимости вызвать милицию.

4. Все поступающие на имя хозяина или хозяйки посылки тщательно досматривать на улице, и вносить внутрь, только убедившись в их безопасности. В случае сомнений в безопасности передаваемых предметов обратиться к шефу, и действовать согласно его распоряжениям.

5. Фиксировать, когда уходит и приходит пацан. Карпычев часто спрашивает…".

Ну, и так далее.

Конечно, это было не все, о чем говорил мне Толик. Его отзывы о царящих здесь нравах, по причине своей откровенности, естественно, остались непомеченными.

— Карпычев еще так себе, ничего, — доверительно делился со мной он. — Мужик, конечно, со странностями, своенравный, но все же более-менее терпимый. Всего добился сам, своим трудом. Знает цену успеха. Я его уважаю. А вот бабу с пацаном не переношу. Слишком много о себе мнят, хотя для всего этого не сделали абсолютно ничего…

При этих словах Панченко указал на коттедж.

— … Пришли на все готовенькое. Катька удачно подлегла где-то на гастролях. Она костюмершей в театре работала. Пацан на жалость надавил. Как же, сиротинушка! Вот так они здесь и осели. Гонору — выше крыши, а за ним, если разобраться, — ничего. Колька Громов ведь именно из-за этого сопляка ушел. Точнее не ушел. Будем говорить прямо, уволили его. Поцапался с "мелким". Тот ему постоянно какие-то козни строил. Не знаю уж, за что он его так невзлюбил. То снежком в Кольку швырнет, то ведро с водой сверху опрокинет. А как-то раз, — в феврале дело было, — перед дверью будки малую нужду справил. Кольке в тот момент зачем-то выйти понадобилось. Он дверь открыл, все это увидел, не выдержал, да как отчихвостил его по полной. А на следующий день Баруздин предложил ему написать "по собственному". Мол, Карпычев распорядился. Сынишку обидели. Хоть бы разобрался, что к чему. Колька — человек гордый, оправдываться не стал, написал и ушел. Эх, была бы возможность, я бы этого полунегритенка придушил.

— Полунегритенка? — переспросил я.

— Ну, да. А разве это не заметно? Ты приглядись повнимательней. Он же метис. Мать — негритянка, отец — белый. Наследничек! В кино таким ангелом казался, а в жизни — мразь из мразей. У него даже друзей никаких нет. Придет из школы, и торчит весь день дома, если папа с собой куда не возьмет. А почему? Потому, что пойти не к кому, и не с кем.