Сергей Карпущенко - Капитан полевой артиллерии

– Не знаю, почему.

– Не знаете! – всплеснул руками Акантов. – А ведь вам не мешало бы обзавестись вескими аргументами в свою пользу, а то выходит, что хотите обвинить людей в измене, а сами даже и не спешите предупредить их злодеяние, берете от них взятку и следуете на свою квартиру лакомиться ароматной краковской колбаской.

Лихунов не выдержал:

– Господин следователь, говорить со мной в таком тоне я не позволю. Может быть, вы считаете меня пособником шпионов? Меня, воевавшего в Карпатах, в то время как вы сидели здесь и жрали свой богатый крепостной паек?!

– Не извольте повышать голос, господин капитан, – прошептал Акантов, со змеиной неподвижностью глядя прямо Лихунову в глаза. – Вам неведомо, чем мы тут питались. У вас же я еще вот что спрошу: за какой надобностью вы находились вблизи фортовой группы «Царский дар» позавчера?

Лихунов от неожиданности вздрогнул – неужели за ним следили? Отвечать нужно было точно, потому что любая ошибка могла сильно повредить ему. Не хотелось, правда, втягивать в историю Развалова, но, не упоминая его имени, объясниться было бы трудно.

– Да, я был у форта номер пятнадцать позавчера. Для предстоящей обороны мне было необходимо ознакомиться с местностью. Подполковник Развалов сопровождал меня.

– А не кажется ли вам странным, – тихо спросил Акантов, – что и ваш интерес, и интерес тех, кого вы называете шпионами, лежит вблизи форта Северной группы? Чем вы можете все это объяснить?

– Простым совпадением, – быстро ответил Лихунов, понимая, что он начинает увязать в какой-то липкой жиже, зловонной и безжалостной.

– Очень интересные совпадения,- тихонько похлопал своими сухими ладошками Акантов. – Ну а теперь рассмотрим вчерашний эпизод, – и он снова стал рыться среди бумаг. – Ну, поведайте, как дело было?

Лихунов, сбиваясь и путаясь, стал рассказывать следователю о происшествии, ни словом не упоминая о Маше.

– Но почему же вы не говорите, что с вами была женщина? – почти грубо спросил Акантов. – Ведь мне истина, правда нужна, а не полуправда.

– Да, со мной была женщина… барышня.

– Кто это барышня?

– Сестра милосердия, бывшая жительница Юрова.

– Вы успели свести с ней знакомство во время короткой стоянки в Юрове? – со смешливым восхищением вздернул вверх свои редкие брови Акантов.

– Да, там.

– Ве-ли-ко-леп-но!

– Избавьте меня от ваших дурацких восклицаний.

Акантов неожиданно визгливо вскрикнул:

– Нет-с, милостивый государь, здесь я имею право на любые восклицания. Отвечайте быстро, что делали вы в сквере, где произошло убийство Зигмунда Марецкого?!

– Сидели на скамейке.

– Лицом к кустам или спиной?

– Спиной.

– Сколько выстрелов услышали вы?

– Кажется, два.

– Почему вы стали стрелять?

– Не хотел быть убитым.

– Но откуда вы узнали, что стреляли по вам, ведь стреляющий находился за кустами и вы не могли видеть, во что он прицеливался?

– Пули летели совсем рядом.

– Они свистели или жужжали?

– Они пели соловьями.

– Я вас серьезно спрашиваю. Мне нужно знать, насколько вы имели право обороняться с помощью оружия.

– Вы что, думаете, я первым начал пальбу по кустам, не видя даже, что за ними скрывается человек?

– Если бы вы его не видели, то все три ваши пули не угодили бы точно в Зигмунда Марецкого. Или и здесь все произошло нечаянно?

– Мне просто повезло, вот и все. – Лихунов устало провел рукой по лицу. – И давайте прекратим этот глупый, никому не нужный допрос. Мне очень, очень жаль потерянного в крепости времени. Уверен, что завтра нас погонят на передовые позиции крепости, плохо оборудованные для обороны, и когда немцы будут вышибать нас оттуда, виноватыми окажемся лишь мы одни, а не те, кто беззаботно тянул время, занимаясь пустяками.

– Это вы наш допрос называете пустяком?

– И ваш допрос тоже!

– Ах вот как, – привстал Акантов и вдруг резко повернулся к писарю, ведшему протокол: – Этого не писать! – И снова зашептал: – Нет, господин капитан, это не пустяки! Защищать отечество – священная обязанность лучшей части народа, а в вас я не вижу представителя этой части. Вы потворствовали убийству военнопленного, сами убили, кроме того, лично я подозреваю вас в измене, хотя и не имею сейчас веских доказательств вашей вины, чтобы отвести вас в крепостную тюрьму! Но я эти доказательства достану, и перед трибуналом вы обязательно предстанете, так что умереть на передовой будет для вас наилучшим выходом. Теперь же идите. Я не вправе задерживать вас.

Лихунов видел, что перед ним находится или совершенный идиот, или совершенный негодяй, поэтому лишь крепко сжал за спиной руки и тихо спросил:

– Штабс-капитан Васильев будет освобожден? Он опытный артиллерист и очень нужен батарее.

– Его освободят, хотя я и настаивал на проведении медицинского обследования штабс-капитана. Он выглядит невменяемым.

– Выглядеть невменяемым – свойство многих людей, – не сумел сдержать насмешки Лихунов, но Акантов не заметил намека.

– Это верно, – кивнул следователь, – идите. Свое оружие вы получите в дежурной части.

Не прощаясь, Лихунов вышел из комнаты военного следователя, а писарь Петруша, обтерев перо бумажкой, осторожно спросил у Акантова:

– Ваше благородие, так хотите узнать, что там Вриони навыделывал?

– Давай читай, – сурово приказал Акантов и, подперев рукой свою гладкую голову, приготовился слушать.

Из двухэтажного, сложенного из красного кирпича здания новогеоргиевской тюрьмы Лихунов вышел подавленным и опустошенным. Нужно было идти к своему дивизиону, где его напрасно ждали полдня, но идти туда совсем не хотелось – равнодушие беспощадное, страшное вдруг накинуло на него жесткую петлю, и освободиться от нее Лихунов в одиночку не мог. Остро хотелось видеть Машу, хотелось рассказать ей обо всем, поделиться с ней, открыться перед ней во всем, что мучило его последнее время, хотелось увести ее в свой домик, где бы он, держа в своих руках ее теплые маленькие ладони, говорил бы с ней о самом задушевном. Лихунов машинально шел по площади цитадели мимо собора, ворота которого были отворены, и из его прохладной, темной сердцевины доносилось тоскливое пение священника, от него на душе становилось не легче, а унылей и сквернее. Вдруг шедший ему навстречу человек, на лицо которого Лихунов не посмотрел, остановил его восклицанием:

– Константин Николаевич, здравствуйте!

Это был Развалов, но теперь он показался Лихунову не таким статным и дородным, каким явился ему при знакомстве. Озабоченное, взволнованное выражение лица как будто делало его ниже ростом. Лихунов пожал ему руку.

– Что же вы, Константин Николаевич, замечать не хотите? Я обидел вас чем-то позавчера? – И, не дожидаясь ответа, Развалов примирительным тоном сказал: – Ну прошу вас, забудьте свои обиды – теперь некогда обижаться.