Александр Бушков - Провинциал, о котором заговорил Париж

— Поначалу я принял вас за очередного невежу, но, сдается мне, вы заслуживаете большего… Вам никогда не говорили, что язычок ваш чересчур длинен?

— Черт побери, не вам его укорачивать!

— Как знать, любезный д'Артаньян, как знать?

— Не покинуть ли нам это почтенное заведение? — живо предложил д'Артаньян.

— Охотно, — кивнул Арамис и обернулся к хозяину. — Любезный, не убирайте книгу со стола. Я только убью этого человека и сейчас же вернусь за нее расплатиться…

— Смешно, дорогой хозяин, но от меня вы услышите то же самое, — сказал д'Артаньян через плечо, направляясь к выходу вслед за мушкетером.

Шагая бок о бок так, что издали казались добрыми друзьями, они вышли на огороженный пустырь за Люксембургским дворцом, где чуть ли не каждый день решались меж дворянами дела подобного рода. Сейчас, правда, на пустыре мирно паслись козы. Арамис дал пастуху какуюто мелочь, и тот быстрехонько удалился.

— Приступим? — осведомился д'Артаньян, кладя руку на эфес.

— Не кажется ли вам, что кожаный камзол дает вам некоторые преимущества? Это не кольчуга под одеждой, но все же…

— Дьявол вас разрази, вы правы! — сказал д'Артаньян, сбрасывая камзол с перевязью на траву. — Но мне кажется, я вправе просить вас ответить той же любезностью. Случается, что иные фальшивые смельчаки поддевают кольчугу…

— Вы смеете подозревать меня в таких вещах?!

— Но вы же мушкетер короля, а эта публика…

— Черт вас побери! — прорычал Арамис, сбрасывая плащ и камзол так молниеносно, словно они вспыхнули на нем. — Довольны? А теперь к бою, сударь, к бою!

Клинки скрестились. Д'Артаньян сразу определил, что Арамис предпочитает итальянскую манеру, при которой не дают клинкам расцепиться. Сам он предпочитал, выражаясь современным языком, более маневренную схватку — и, улучив подходящий момент, отразив несколько сильных ударов, сам сделал выпад, едва не отправивший мушкетера к праотцам. Арамис парировал удар, но клинки уже бесповоротно разомкнулись. Д'Артаньян напал в своей излюбленной манере: осыпая врага градом ударов со всех сторон, так что тот, хотя и более опытный в схватках, явно растерялся при виде гибкого и ловкого гасконца, обратившегося, казалось, в целую толпу блиставших остриями уроженцев Беарна.

Разъяренный тем, что ему не удается справиться с противником, коего он поначалу счел неопасным юным бахвалом, Арамис стал делать ошибку за ошибкой, а д'Артаньян, мастерски используя промахи мушкетера, уже не на шутку теснил его.

Еще через несколько секунд острие шпаги д'Артаньяна пронзило плечо Арамиса. Тот, бледнея на глазах, попытался было переложить шпагу в левую руку, но гасконец, выбив ее тем самым отцовским приемом, столь грозно взмахнул клинком, что Арамис, отступив на шаг, уже обезоруженный, поскользнулся на истоптанной траве и рухнул на землю.

Одним прыжком д'Артаньян оказался рядом и приставил острие к его горлу:

— У нас в Беарне сказали бы, сударь, что ваша жизнь в моих руках… Интересно, как эта ситуация именуется в Париже?

— Так же, сударь, — сдавленным голосом ответил Арамис, изо всех сил сохраняя достоинство.

— Любезный Арамис, — сказал д'Артаньян, которому кое-что вспомнилось вдруг. — А что, если в обмен на вашу жизнь я потребую назвать настоящее имя очаровательной белошвейки Мари Мишон?

Арамис вздрогнул, но отозвался непреклонно:

— Это не та сделка, сударь, на которую согласится настоящий дворянин.

— Прах вас побери, быть может, вы и правы… — задумчиво сказал д'Артаньян, отводя клинок. — Ладно, дарю вам жизнь без всяких условий, но вашу шпагу вынужден потребовать… кажется, я имею на это право?

— Несомненно, — сказал Арамис, все более бледнея от потери крови.

Д'Артаньян, гордый победой и оттого великодушный, помог ему подняться, отвел к Люксембургскому дворцу и, усадив на ступени, позвонил в колокол у входа, справедливо рассудив, что обитатели дворца уже свыклись с подобными подкидышами не хуже монахинь, коим подбрасывают под ворота незаконнорожденных младенцев.

— Ну вот, любезный Арамис, — сказал он покровительственно. — Все, что мог, я для вас сделал, так что честь моя не задета. А сейчас, с вашего позволения, я вас покину, пока не заявилась стража по мою душу… И на прощание позвольте дать вам ценный совет: постарайтесь впредь серьезнее относиться к дворянам из Гаскони…

— Я непременно учту ваш совет, — слабым голосом ответил Арамис. — И в свою очередь, дам свой: не считайте себя самым ловким в этом городе…

— Помилуйте, я и не собираюсь! Я просто хочу доказать, что кое-что значу… и это у меня пока что получается.

— До поры до времени, милостивый государь… Мы еще встретимся.

— Со своей стороны приложу к этому все усилия, — сказал д'Артаньян, вежливо раскланявшись.

Он услышал, как в ограде дворца с визгом открывается калитка, и с чувством исполненного долга заторопился прочь, унося с собой шпагу Арамиса.

Бедняга книготорговец выпучил глаза так, что они, право слово, коснулись стекол очков:

— Вы вернулись?! А где же тот дворянин?

— С ним произошла небольшая неприятность, — сказал д'Артаньян. — Могу вас заверить, что вскоре он будет здоров, но, даю вам честное слово дворянина, за книгой он в ближайшие дни определенно не явится. Полагаю, теперь я могу ее у вас попросить?

— О, разумеется, сударь… — пролепетал торговец. — Двадцать два ливра за Боккаччио и двадцать восемь за «Дон Кихота»… итого с вашей милости пять пистолей…

— Дьявол! — воскликнул д'Артаньян, вытащив из кошелька два жалких экю. — я и не думал, что так потратился… Может, вы примете долговую расписку?

— О, что вы, сударь! — воскликнул с превеликим жаром книготорговец, явно горевший желанием поскорее увидеть спину беспокойного покупателя. — я немедленно же отправлю книги по названному вами адресу, а вам открою неограниченный кредит… Заплатите, когда сочтете нужным… Так отрадно видеть, что молодые люди из гвардии находят время для изящной словесности…

— А как вы думали, милейший? — внушительно сказал д'Артаньян. — Надобно вам знать, что в Королевском Доме служат не одни вертопрахи и волокиты, проводящие время в праздных забавах… Настоящий гвардеец не чужд изящной словесности, вот именно! — Он оглянулся по сторонам и, видя, что они одни, понизил голос: — Любезный, возможно, я что-то напутал… Вы меня чрезвычайно обяжете, объяснив, жив ли гениальный литератор синьор Боккаччио…

Хозяин осторожно ответил:

— Сударь, с прискорбием должен вам сообщить, что Господь призвал его к себе ровным счетом двести пятьдесят лет назад…

— Черт возьми, как медленно доходят новости до Беарна! — не моргнув глазом, вскричал д'Артаньян. — А у нас его полагали живым… Ну что же, всего вам доброго, сударь…