Александр Бушков - Провинциал, о котором заговорил Париж

Выйдя на улицу со шпагой Арамиса под мышкой, он пробормотал себе под нос:

— Положительно, мне везет! Гвардия, очаровательная любовница, успешная дуэль с мушкетером — и, как венец всего, неограниченный кредит в книжной лавке! Есть повод задрать нос… хотя, честно говоря, я предпочел бы неограниченный кредит не в этом складе мышеяди, а в каком-нибудь уютном кабачке вроде «Сосновой шишки»… но что поделать, не годится с ходу требовать от фортуны чересчур много…

Когда д'Артаньян, все еще от души пыжившийся своей победой — и, надо сознаться, к тому были все основания, — въезжал в ворота, гордо подбоченившись так, что напоминал бронзовый монумент королю Генриху Четвертому, навстречу ему попался человек в черном, шагавший так уверенно и горделиво, словно его только что назначили канцлером королевства, изгнав г-на де Сегье. Однако вид у него был отнюдь не благородный, и д'Артаньян, считая простого горожанина пустяковым препятствием, и не подумал сворачивать, направив своего каракового конька прямо на субъекта, чья физиономия к тому же крайне не понравилась нашему гасконцу. По его глубокому убеждению, находившемуся в полном соответствии с нравами той эпохи, человек, не имевший права носить шпагу, не имел равным образом права и на столь горделивую осанку — гордыня хороша только в том случае, если имеешь возможность ее отстоять (гасконец искренне полагал, что сделать это можно исключительно при посредстве шпаги, ибо не был искушен в других средствах вроде судейского крючкотворства, в особенности подкрепленного тугим кошельком…).

Враз потеряв кичливый вид, субъект в черном выскочил из-под копыт с проворством вспугнутого перепела и проводил д'Артаньяна злобным взглядом. Не обратив на это ровным счетом никакого внимания, д'Артаньян передал английского жеребца конюху, поднялся к себе и с внешне безразличным видом сказал, подавая Планше шпагу:

— Планше, повесь-ка эту рапиру на стену… Нет, погоди. Можешь раздобыть где-нибудь подходящий крюк?

— Запросто, сударь.

— Найди, пожалуй что, три , — приказал д'Артаньян. — Вколотишь их в стену где-нибудь на видном месте, на один повесишь эту самую шпагу, а два других пусть пока остаются пустыми. Ну, а я уж постараюсь, чтобы и для них побыстрее нашлись украшения…

— Никак, сударь, вас можно поздравлять со славной победой?

— Пустяки, любезный Планше, — сказал д'Артаньян с тем же наигранным безразличием. — Особенно и нечем гордиться — одинединственный королевский мушкетер, не бог весть какой подвиг… Вот, кстати, у тебя есть повод выпить за мое здоровье…

И он с царственным видом протянул слуге экю — одну монету из двух, остававшихся в его кошельке. Славный малый рассыпался в благодарностях, а д'Артаньян, не мешкая, отправился к хозяйке.

— Луиза! — радостно воскликнул он, врываясь в гостиную с той бесцеремонностью, какую в отсутствие Бриквиля полагал своей привилегией. — Поскольку я привык выполнять свои обещания, особенно данные очаровательным женщинам, могу вас обрадовать касаемо испанского романа… Черт побери, да вы плачете! Что случилось?

В самом деле, глаза прекрасной нормандки были заплаканы, и выглядела она совершенно потерянной. «Уж не вернулся ли Бриквиль с полдороги и не устроил ли сцену? — пронеслось в голове у д'Артаньяна. — Ревнивцы, особенно бессильные в постели, способны на самые грязные выходки…»

— Это все из-за Бриквиля, — произнесла Луиза, всхлипывая.

— Черт возьми, значит, он все-таки вернулся? — воскликнул д'Артаньян, хватаясь за шпагу. — Пожалуй, вы правы, Луиза, его и в самом деле следует…

— Вы не поняли, Шарль, — сказала Луиза. — Беда не в том, что он вернулся, как вы решили, а именно в его отсутствии…

— Уж не осмелился ли кто-то вас обидеть? — воинственно вскричал д'Артаньян. — Скажите только имя…

— Вы тут ничем не поможете, Шарль… Обида того рода, когда обидчик пользуется покровительством закона… Бывают такие случаи…

— Что за вздор, не должно быть таких случаев вовсе!

— Вы еще так плохо знаете жизнь… Ко мне приходил Перраш, что живет на углу Старой Голубятни и Феру, ростовщик…

— Ага, ага! — сказал д'Артаньян, начиная кое о чем догадываться. — Невысокого роста, пожилой субъект самого гнусного облика? Я только что видел, как он выходил в ворота…

— Вот именно, — печально сказала Луиза. — Видите ли, Бриквиль прекрасно помнит о тех деньгах, что сам давал в долг или должен с кого-то получить — тут он не ошибется ни на одну минуту, ни на одно су… Совсем по-другому обстоит с теми деньгами, которые он сам кому-нибудь должен… Короче говоря, он так и уехал, запамятовав, что подошел срок уплаты по векселю. О чем Перраш и нагрянул объявить. Я в жутком положении, в доме нет такой суммы…

— Сколько же он требует?

— Полторы тысячи ливров.

— Черт побери, сто пятьдесят пистолей! — уныло протянул д'Артаньян. — Отроду не держал в руках таких денег… Что же делать? У вас нет родственников или знакомых, которые могли бы выручить?

— Увы…

— А договориться с ним нельзя?

— Не получится, Шарль. Он с родной матери стребовал бы долг через судейских…

— Ну да, он сразу показался мне душевным и добрым… — сказал д'Артаньян, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать и горестно осознавая, что найти выход он не в состоянии. — Вы говорите, на углу Феру? Нужно что-нибудь придумать…

— Что?

— Вот что, Луиза, — многозначительным тоном сказал д'Артаньян, в голову которому пришла великолепная идея. — Не отчаивайтесь, я скоро вернусь…

И он выбежал из гостиной. По его глубокому убеждению, истинный дворянин в такой ситуации не должен был сидеть сложа руки. Коли уж делишь с женщиной постель, следует принимать близко к сердцу и ее злоключения… Поднявшись к себе, он засунул пару пистолетов за пояс и взял длинный хлыст. Неплохо было бы ради пущего устрашения прихватить с собой Планше с мушкетом, да вот беда, у Планше пока что не было мушкета ввиду печального состояния финансов его хозяина…

К дому Перраша он подошел, нахлобучив на нос шляпу и грозно помахивая хлыстом. Шпоры отчаянно звенели при каждом шаге, блестели новехонькие пистолеты, шпага колотилась о ботфорты — а из-под нахлобученной шляпы сверкали нешуточной решимостью глаза и не обещавшая ничего доброго усмешка, старательно скопированная у Рошфора. Д'Артаньян не без оснований подозревал, что выглядит весьма внушительно — должно быть, это мнение разделял и привратник, шарахнувшийся с дороги, жалобно что-то пискнув.

Ободренный первой победой, д'Артаньян без церемоний вошел в дом и оказался в обширном помещении, судя по всему, игравшем роль приемной, — на стульях у стен сидели с видом просителей несколько человек, в том числе даже один несомненный дворянин. Зрелище это разозлило д'Артаньяна еще больше. «Приемная, прах меня побери! — взревел он про себя. — Как будто этот паршивый буржуа — принц крови!»