Александр Бушков - Провинциал, о котором заговорил Париж

— Галантерейщик! — презрительно бросила супруга.

— Вот именно, сударыня! Галантерейщик! И не стыжусь сего! Потому что покорно, со смирением прожил всю жизнь на месте, отведенном мне Провидением, никогда не пытаясь выйти за пределы, отведенные рождением и наследственным ремеслом! А вы… вы… Как вы себя ведете, Констанция? Вы очертя голову бросаетесь в интриги всех этих знатных господ, словно вы тоже герцогиня или по крайней мере маркиза… Опомнитесь, молю вас! Они вас не защитят в случае чего!

— Вы полагаете?

— Да уж, полагаю! Позвольте вам заметить, что рекомая белошвейка Мари Мишон, а на самом деле герцогиня де Шеврез…

— Без имен, несчастный! Уши есть и у стен!

— Ну хорошо, хорошо! Не забывайте, что она-то — белошвейка только по названию, а на деле… Ее всегда защитит муж-герцог и многочисленная знатная родня… А что будет с вами, Констанция? Вы навсегда сгинете в каком-нибудь монастыре…

— Ну, это мы еще посмотрим… — произнесла Констанция с невыразимым презрением к собеседнику и столь же явной гордой решимостью. — Пока, во всяком случае, мне покровительствует сама королева…

— Нашли покровительницу! Да она от вас отделается, едва почует для себя опасность, отречется от вас!

— Посмотрим…

— Да и смотреть нечего! Все эти знатные господа думают в первую очередь о себе! Вот увидите, едва запахнет жареным и кардинал прознает об очередном заговоре против него, они наперегонки помчатся каяться, выпрашивать прощение, предавать друг друга… а все шишки посыплются на мелкоту вроде вас! Констанция, опомнитесь! К чему вам влезать с головой в эти интриги?

— Вам не понять, старый вы пень!

«Быть может, он и старый пень, — подумал д'Артаньян, — но нельзя отрицать, что рассуждает он здраво, хоть и галантерейщик, а на деле наделен нешуточной житейской мудростью…»

Герцогиня де Шеврез! Вот оно что! Молодая супруга пожилого сановника, предоставившего ей полную свободу, придворная дама и наперсница королевы Франции Анны Австрийской, ее поверенная во всех интригах, направленных главным образом против кардинала, особа огненного темперамента, менявшая любовников, как перчатки… Очаровательная, бесстыдная и решительная Мари де Шеврез де Роган-Монбазон, она же — скромная белошвейка Мари Мишон… Боже мой, куда это вас ненароком занесло, д'Артаньян? Да черт побери, на самые верхи!

Разговор в гостиной тем временем продолжался.

— Вы знаете, Констанция, — смиренно продолжал г-н Бонасье, — я, честное слово, был бы рад, заведи вы себе попросту любовника…

— Да неужели?

— Да, так уж выходит… Дело, в конце концов, житейское. Мало ли в Париже рогоносцев? Конечно, мне не доставило бы особенного удовольствия, заведи вы любовника и украдкой бегай к нему… но, черт меня побери, есть же разница между словами «страдать» и «бояться»! Знай я, что ваши отлучки вызваны исключительно любовными делишками, я отчаянно страдал бы — но и только! И только! Теперь же я боюсь! Ежедневно и еженощно! Боюсь разносить эти ваши письма, ходить по вашим поручениям, шарахаться от гвардейцев кардинала и сыщиков… Господи ты боже мой, кардинал умен и хитер, он обязательно расправится и с этим заговором…

— Молчите, жалкий вы человек!

— Жалкий, вот именно… Но я буду еще более жалким, если окажусь в тюрьме, а то и на плахе. Вам легче, вы как-никак женщина, зато я изопью свою чашу до дна… Кто будет церемониться с галантерейщиком? Есть разница меж монастырем и плахой…

— Судьба с вами сыграла злую шутку, — преспокойно ответила его супруга. — Вам бы женщиной родиться, трусливой бабой…

— Предпочитаю быть трусливой бабой, нежели мертвым героем! Уж если и знатные господа роняли голову на виселице или оказывались в Бастилии…

— Не тряситесь вы так!

— Легко сказать!

— Иными словами, вы не пойдете относить письмо?

— Вот именно, не пойду! — ответил галантерейщик с неожиданным упорством. — Довольно с меня этих поручений! А если там, на улице Кассет, уже ждет засада? Если вашего Арамиса уже отвели в Бастилию, чтобы не впутывался в заговоры?

— Жалкий вы трус! Собирайтесь немедленно!

— Увольте!

— Как вы смеете?

— Смею, сударыня, смею! Уж не посетуйте, но жизнь и свобода мне дороги, и потом, я слишком стар и слаб, чтобы вытерпеть все эти ужасы вроде испанского сапога или дыбы… Да меня и простой удар хлыстом приведет в ужас! Поручайте отныне все это кому-нибудь другому!

— Итак, вы отказываетесь?

— Бесповоротно! — воскликнул г-н Бонасье с той смелостью, которую человеку вроде него придает лишь панический страх. — Отныне я вам не помощник в этих делах! Найдите себе другого посыльного! Лопнуло мое терпение!

— Ах, вот как? — вкрадчиво произнесла прекрасная Констанция. — И вы полагаете, что я прямо сейчас примусь искать надежного посыльного? Где же мне его найти впопыхах?

— А это уж ваша забота!

— Письмо должно быть доставлено немедленно!

— А это уж ваша забота! — отрезал расхрабрившийся Бонасье.

— За этим стоит сама королева!

— А это уж ваша забота!

— Вы понимаете, что я не могу подвести ее величество?

— А это уж ваша забота!

— Хорошо, — произнесла красавица тоном, не сулившим ничего хорошего тому, кто навлек на себя ее гнев. — Вы, стало быть, сударь, боитесь Бастилии…

— Как любой здравомыслящий человек.

— Прекрасно. В таком случае вы там окажетесь нынче же! Прямо сегодня! Еще до ночи!

— Не шутите так…

— А кто вам сказал, несчастный, что я шучу? Я настроена самым решительным образом. Дражайший господин Бонасье, мой незадачливый супруг, у вас попросту нет обратной дороги! Вы ввязались в игру, где дорога ведет исключительно в одном направлении…

— Я не ввязывался, благодарю покорно! Вы меня вовлекли…

— Да какая разница? В любом случае нет обратной дороги. Теперь вы не можете отказаться. Вы посвящены во многие секреты, чересчур опасные для их обладателей. Либо станете выполнять мои поручения по-прежнему, либо…

— Либо — что?

— Либо я распахну окно и крикну дозор. А когда появится стража, я именем королевы прикажу отвести вас в Бастилию, которой вы так боитесь. И не сомневайтесь, вы задержитесь там надолго… Или вы сомневаетесь, что я это сделаю? Зря…

Д'Артаньяну почудился шорох разворачиваемой бумаги. Какое-то время стояла напряженная тишина, потом послышался унылый голос галантерейщика, чей приступ решимости, судя по всему, прошел:

— Пожалуй, вы это сделаете…

— Без всяких «пожалуй»! Ну что вы решили? Кардинал, вполне вероятно, попросту не успеет заточить вас в Бастилию — ни вас, ни кого-то еще. А я… Я немедленно приведу в исполнение угрозу. Выбирайте, любезный муженек, между угрозой проблематичной и вполне весомой…