Александр Бушков - Тень над короной Франции

Во-первых, судья, несомненно златолюбивый, как царь Мидас, отказался от денег, хотя при этом и претерпел немалые душевные муки. Вовторых, он походил не на самодура, не желавшего слушать никаких оправданий, а скорее уж на законченного прохвоста, прилежно выполнявшего чьи-то инструкции. И, в-третьих, д'Артаньяна к нему доставили не туповатые городские стражники, в самом деле способные обознаться, а люди милорда Винтера по его собственному категорическому приказу, отданному еще вчера. Все это, вместе взятое, заставляло думать, что д'Артаньян стал жертвой какой-то изощренной интриги. Что история с двойником-бродягой была высосана из пальца, сочинена на скорую руку… но это мало что меняло в его печальном положении. Относиться к угрозам судьи наплевательски никак не следовало — ему и в самом деле подробно и наглядно доказали, что могут сотворить с ним все, что душеньке угодно. Потому что некому прийти на помощь, никто не заступится, извлечь его отсюда могла бы разве что вооруженная сила, а где ее прикажете взять? Вот так положеньице, и алмазные подвески в мешочке на шее жгут грудь, как раскаленные угли…

Когда с той стороны двери тягуче заскрипел засов, д'Артаньян, как ни странно, возликовал — в его смутном положении появилась хоть какая-то определенность…

Сначала вошли давешние дикие бородачи и стали перед д'Артаньяном с тем же видом хорошо обученных пастушеских собак, следящих за каждым движением глупой овцы.

Потом в распахнутой двери появился милорд Винтер собственной персоной, изящный щеголь, опираясь на украшенную лентами трость с золотым набалдашником. Он аккуратно прикрыл за собой дверь и непринужденно произнес:

— Боже мой, какая встреча, д'Артаньян! Как вас только угораздило попасть к нашим церберам? Вы молчите, смотрите на меня исподлобья… Отчего?

Не двигаясь с места — он уже оценил в должной степени ловкость и проворство казавшихся неуклюжими бородачей, — д'Артаньян спокойно сказал:

— Потому что у меня есть сильные подозрения касательно вашей роли во всем происшедшем. Сдается мне, вы к моим невзгодам имеете самое прямое отношение…

— После нашего знакомства я очень быстро понял, что вы умный и проницательный человек, несмотря на ваш юный возраст, — сказал Винтер. — Что делает вас особенно опасным и заставляет относиться к вам со всей возможной серьезностью…

— Спасибо за похвалу, — угрюмо отозвался д'Артаньян.

— Поговорим же о наших делах. Мне совершенно ясно, что вы находитесь здесь по поручению кардинала… Кстати, не при вашем ли участии были украдены два подвеска с плеча герцога, прямо на балу? Или это всецело заслуга моей очаровательной невестки, миледи Кларик? Бьюсь об заклад, Ришелье хочет скомпрометировать вашу королеву… Что ж, неплохо задумано. Я бы сказал, изящно. Чувствуется рука подлинного мастера. Вы, быть может, не поверите, но я отношусь к кардиналу с огромным уважением — большого и острого ума человек, и служить ему, должно быть, одно удовольствие, не то что нашему Бекингэму, дурачку набитому, если откровенно…

Д'Артаньян усмехнулся, глядя через его плечо на двух молчаливых стражей:

— Винтер, вы не боитесь, что эти милые создания кому-нибудь донесут о ваших разговорах? Они, конечно, даже издали выглядят туповато, но кто их знает…

Винтер искренне расхохотался, не удостоив бородачей и взгляда:

— Вы плохо знаете Англию, дорогой друг. Эти милые парни — из лесов Нортумберленда, на самой границе с Шотландией. У них там свое наречие, которого не разумеет ни один утонченный человек. По-английски они, дай бог, понимают одно слово из десяти, а по-французски не смыслят вообще, так что ваше искреннее беспокойство обо мне лишено всяческих оснований… Полноте. Они ничего не разберут из нашего разговора, все равно, по-французски мы будем говорить или по-английски… В некоторых отношениях прямо-таки бесценные ребята, все равно что живая мебель… Исполнительная и надежная. Д'Артаньян, надеюсь, вы понимаете, насколько глубоко влипли? Заступиться за вас некому, никто вас не выручит. Этот костолом и вешатель, судья Эскью, своей собственной волей отправит вас на плаху еще до наступления ночи, и ни одна живая душа этому не воспрепятствует… Печальный конец, правда? Особенно для молодого человека девятнадцати лет, одержимого честолюбивыми стремлениями… Умереть в чужой земле, на плахе, под гогот и улюлюканье лондонской черни… слава богу, у вас есть искренние друзья…

— Уж не на себя ли вы намекаете? — сумрачно поинтересовался д'Артаньян.

— Совершенно верно. В данной ситуации я — ваш единственный друг… и единственный человек, который способен вас отсюда вытащить. Конечно, не задаром…

— Что вы от меня хотите? — настороженно спросил д'Артаньян.

— А вот это уже деловой разговор… Прежде всего, хочу вас успокоить: я сейчас не выполняю поручения милорда Бекингэма, который знать не знает о вашем аресте. Он-то как раз полагает, что вы успели сбежать из Англии, и я не спешу его разубеждать…

— Почему? Я думал, вы преданно ему служите… Винтер сказал без улыбки:

— Видите ли, д'Артаньян, вы плохо знаете английские реалии. И вряд ли слышали, что Англия — страна давних, устойчивых традиций.

— Ну почему? Кто-то мне это уже говорил…

— Ах, вот как? Тем лучше, — сказал Винтер. — я, знаете ли, неглуп. Смею думать, неглуп. И хорошо знаю историю нашего туманного острова. Надобно вам знать, д'Артаньян, что в Англии среди множества давних устойчивых традиций существует и такая: подавляющее большинство фаворитов наших королей и королев кончали плохо. Очень плохо, — он сделал недвусмысленный жест, означающий отрубание головы. — У вас во Франции в этом отношении всегда обстояло чуточку лучше, ненамного, но все-таки… В Англии же фавориты с завидным постоянством, за редчайшими исключениями, кончали жизнь на плахе — от Галвестона и Диспенсеров до Эссекса, Норфолка и прочих… Настолько часто, что это стало традицией. И человек здравомыслящий, помнящий историю, поостережется особенно уж крепко связывать свою судьбу с очередным фаворитом, а тем более таким глупым, как Бекингэм. Его слишком многие ненавидят, он алчен и недалек. Либо король в конце концов отправит его по накатанной поколениями предшественников дорожке, либо его прикончит какой-нибудь осатанелый пуританин — пуритане к нему питают особенную ненависть, считают исчадием ада, сыном Велиала, дьяволом во плоти. Впрочем, нелюбовь к нему всеобщая. Но наш новоявленный герцог ничего этого не замечает, за что однажды крепко поплатится. И я не хочу, чтобы он потащил и меня за собой. Я — эгоист, милейший д'Артаньян. Меня в первую очередь заботит собственная персона, так что применительно к данному случаю вовсе не спешу выдавать вас Бекингэму. Откровенно говоря, меня не особенно и заботит, если история с подвесками выплывет наружу. Ну что мне Анна Австрийская? Почему меня должна волновать ее судьба? Таким образом, в моем лице вы имеете союзника — при том условии, конечно, что мы договоримся. Я боюсь даже думать о том, что случится, если дело окончится иначе… Я не стану выдавать вас герцогу, потому что после нашего разговора вы будете представлять для меня нешуточную опасность. Боюсь, придется приказать этим славным нортумберлендцам, чтобы без затей придушили вас здесь же, в камере…