Александр Дюма - Сальтеадор

Впрочем, видно было, что, схватив прекрасную путешественницу, разбойники обращались с ней бережнее, чем со стариком. Причину этого понять было нетрудно.

Донья Флор, как мы уже говорили, была редкостной красавицей, а предводитель шайки, герой этой истории, Сальтеадор, славился учтивостью, что в данном случае, наверно, было еще ужаснее, чем самая безжалостная жестокость.

Да, девушка была прекрасна: она стояла у белой стены, откинув голову; ее дивные глаза, осененные длинными бархатистыми ресницами, горели гневом и возмущением, метали молнии — в них не было ни робости, ни страха.

Ее опущенные белые руки были обнажены (разбойники, срывая с нее драгоценные украшения, разодрали рукава) и казались двумя барельефами, высеченными в стене искусным мастером. Ни единого слова, ни стона, ни жалобы не слетело с ее уст с той минуты, как она была захвачена; жаловались и стонали два разбойника, раненные шпагой дона Иньиго.

Конечно, прекрасная чистая девушка думала, что ей грозит только одно — смерть, и перед лицом этой опасности она считала, что для благородной испанки унизительны жалобы, стоны и мольба.

Грабители были уверены, что прекрасная путешественница не сможет убежать от них; сорвав с нее почти все драгоценности и окружив тесным кольцом, они разглядывали ее, хохотали, причем отпускали такие замечания, которые заставили бы ее смутиться, если б взгляд ее не был устремлен ввысь и, словно проникнув сквозь потолок и стены, сквозь небесную твердь, не терялся в пространстве — он искал незримого Бога, ибо только к нему могла сейчас взывать благородная христианка, умоляя о помощи.

Быть может, донья Флор думала и о том прекрасном молодом человеке, кого не раз видела в этом году: он появлялся под окном ее спальни с наступлением сумерек, а по ночам забрасывал ее балкон самыми роскошными цветами Андалусии.

Итак, она молчала, зато — мы об этом уже говорили — вокруг нее, особенно же вокруг ее отца, не смолкал шум, раздавались вопли, проклятия, угрозы.

— Негодяи! — кричал дон Иньиго. — Убейте, задушите меня, но предупреждаю: за одно льё до Альгамы я встретил отряд королевских солдат, их начальник мне знаком. Он знает, что я выехал, знает, что я еду в Гранаду по велению короля дона Карлоса, а когда выяснится, что я не прибыл, он поймет, что меня убили. Тогда вам придется иметь дело не с шестидесятилетним стариком и пятнадцатилетней девушкой, а с целым войском. Тогда, разбойники, тогда, бандиты, мы увидим, так ли вы храбры в бою с солдатами короля, как сейчас, когда двадцать одолели одного!

— Ну что ж, — сказал один из грабителей, — пусть приходят солдаты короля. Мы о них знаем, видели вчера, когда они шли мимо, но у нас есть надежная крепость, а подземные ходы из нее ведут в горы.

— И, кроме того, — подхватил второй, — кто говорит, что мы собираемся тебя убивать? Если ты так думаешь, то ошибаешься, ведь мы убиваем только бедняков, с которых взять нечего, а благородных сеньоров вроде тебя, способных заплатить выкуп, мы, наоборот, окружаем заботой, и вот доказательство: хоть ты, размахивая своей шпагой, ранил двоих из нас, тебя даже не царапнули, неблагодарный!

Тут ангельские звуки прозвенели среди хриплых, угрожающих голосов разбойников; то был голос девушки — она заговорила впервые:

— Если речь идет о выкупе, то вы, сеньоры, получите поистине царскую плату — назовите цифру, и вас не обманут.

— Клянемся святым Иаковом, мы на это и рассчитываем, прелестное дитя. Вот поэтому, видите ли, мы хотим, чтобы достойный сеньор — ваш отец — немного поуспокоился… Дело есть дело, черт возьми, его решают в споре, а драка только все испортит. Сами видите, ваш отец только мешает нам…

Тем временем дон Иньиго решил защищаться по-иному: все так же орудуя сломанной шпагой, которую бандитам так и не удалось вырвать из его руки, сжимавшей оружие, как в тисках, он ранил в лицо одного из навалившихся на него разбойников.

— Клянусь телом Христовым, — завопил тот бандит, что держал нож у горла дона Иньиго, — еще одна попытка, и тебе, благородный сеньор, придется договариваться о выкупе с Господом Богом, а не с нами.

— Отец! — закричала девушка в отчаянии и сделала шаг вперед.

— Да, лучше послушайтесь красотку, — рявкнул один из разбойников. — Ее слова — золото, а уста подобны устам арабской принцессы, что роняли при каждом произнесенном слове жемчужину или алмаз. Успокойтесь же, почтеннейший, обещайте, что не попытаетесь бежать и вручите нашему достойному другу — хозяину харчевни такую записку, с которой он может отправиться без боязни в Малагу. А там ваш управитель выдаст ему тысячу, две тысячи, три тысячи крон — сколько вам будет угодно: мы не назначаем цифру выкупа путешественникам. Когда же трактирщик вернется, мы отпустим вас на свободу. Ну, а если не вернется, вы будете в ответе — зуб за зуб, око за око, жизнь за жизнь.

— Отец мой, отец, послушайтесь этих людей, — настаивала дочь, — не подвергайте опасности свою драгоценную жизнь из-за нескольких мешков с деньгами.

— Слышите, слышите, сеньор князь? Ибо вы должны быть князем, если не вице-королем, если не королем, если не императором, чтобы эта красотка могла говорить с такой легкостью и простотой о земных благах; слышите?

— Ну так что же вы собираетесь с нами делать? — спросил старик; он в первый раз снизошел до разговора с бандитами, до сих пор довольствуясь тем, что осыпал их бранью и ударами. — Итак, что же вы будете с нами делать в этом разбойничьем притоне, когда отправите вашего достойного сообщника, хозяина постоялого двора, с письмом к моему управителю?

— Ого, что он говорит — разбойничий притон! Ты только послушай, сеньор Калабасас, только послушай, как оскорбляют харчевню «У мавританского короля»! Притон! Поди-ка сюда и докажи, что этот достойный идальго заблуждается.

— Что мы с тобой будем делать? — вмешался другой грабитель, не давая времени дону Калабасасу защитить честь харчевни. — Что мы с тобой будем делать? Все очень просто, сейчас мы тебе расскажем. Прежде всего ты дашь нам честное слово дворянина, что не попытаешься бежать.

— Дворянин не дает честного слова разбойникам.

— Отец, дворянин дает честное слово Господу Богу! — произнесла донья Флор.

— Запомни раз и навсегда, что говорит тебе это прелестное дитя, ибо мудрость Господня глаголет ее устами.

— Хорошо, предположим, я даю слово, что же вы намерены делать дальше?

— Прежде всего мы не будем спускать с тебя глаз.

— Как? — воскликнул дон Иньиго. — Я дам честное слово, а вы не позволите мне продолжать путь?

— Э, нет, — возразил разбойник, — не в те времена мы живем, когда ростовщики Бургоса одолжили Сиду тысячу марок золота, взяв в залог ларь, наполненный песком. Мы не поступим так, как поступили эти почтенные израильтяне, заглянувшие в ларь после того, как уже отсчитали тысячу марок: мы сначала заглянем.