Рафаэль Сабатини - Белларион

Когда французская кавалерия вернулась на левый берег, знаменитая битва при Траво — под таким именем она вошла в историю — была почти закончена.

Спасаясь от войск Фачино, обе части, на которые атака де Кадиллака расколола армию Буонтерцо, начали отступать в противоположных направлениях: одна вверх по речной долине, другая, более многочисленная и возглавляемая самим Буонтерцо, — вниз по ней. Можно предположить, что Буонтерцо рассчитывал достичь равнины возле Ривергаро и там попытаться взять реванш за неудачу у брода, но Фачино, растянувший свою кондотту в длинную линию вдоль склона холма, помешал ему осуществить свой замысел. Выбрав подходящий момент, он отдал приказ, и его люди по сходящимся в одной точке направлениям устремились на противника. Сам Буонтерцо, его ближайшие военачальники и две сотни всадников отчаянным рывком сумели унести ноги, но оставшиеся без командиров солдаты, число которых превышало тысячу человек, были легко опрокинуты, окружены и сложили оружие даже прежде, чем им велели это сделать.

Тем временем Кенигсхофен, используя аналогичную тактику, одержал верх над противником, отступавшим вверх по долине.

Победа была полной. В руки Фачино попало две тысячи пленных, полторы тысячи лошадей, двадцать пушек и сотня повозок с тоннами воинской амуниции.

Пятьсот бургундцев тут же выразили желание перейти на службу в кондотту самого Фачино, еще тысяча пленных была отпущена после того, как у них отобрали оружие, доспехи и лошадей, а немалое количество офицеров и знатных рыцарей оставили в плену, надеясь получить за них выкуп.

Фачино устремился в погоню за Буонтерцо, и Карманьола, приняв на себя командование оставшейся частью армии, последовал за ним. Они встретились вечером на равнине между Ривергаро и Пьяченцей, где Фачино вынужден был остановиться и прекратить преследование после того, как Буонтерцо успел переправиться через реку.

Возбужденный Карманьола сообщил ему о полном разгроме противника и о богатой добыче.

— А Белларион? — сурово спросил Фачино, и де Кадиллак рассказал о телах, обнаруженных в лесу.

Фачино опустил голову, и линия его губ стала жестче.

— Это его победа, — медленно и печально произнес он. — Он предложил план, предотвративший наше поражение, а его храбрость и мужество обеспечили наш триумф. Возьмите столько людей, сколько сочтете нужным, Штоффель, и разыщите его тело. Принесите его в Милан. Все население города воздаст честь его останкам и его памяти.

Есть немало людей, которые прославились только после своей кончины и, можно без преувеличения сказать, исключительно благодаря ей; теперь, после битвы при Траво, у Беллариона появились хорошие шансы оказаться в их числе.

Честный и искренний Фачино, несомненно, должным образом отметил бы мужество Беллариона, вернись тот вместе с ним в Милан, не в человеческой природе воздавать живому почести, способные затмить воздающего их. И лишь когда речь идет о павшем герое, совершившем перед гибелью выдающиеся подвиги, можно не стесняться в похвалах и без опаски воздвигать ему пьедестал любой высоты.

Новости о победе Фачино опередили самого кондотьера, четырнадцатого мая, через два дня после сражения, вернувшегося в Милан во главе своей армии, и сердца всех жителей города святого Амброджо — от последнего мусорщика до самого герцога — наполнились ликованием и радостью. Впрочем, это не помешало Джанмарии встретить Фачино в Старом Бролетто словами осуждения:

— Вы вернулись, выполнив лишь полдела. Вы должны были преследовать Буонтерцо до Пармы, взять город и вернуть его миланской короне. Мой отец строго спросил бы с вас за то, что вы не воспользовались плодами победы.

Фачино побагровел до самых висков и уничтожающе заглянул герцогу прямо в глаза.

— Ваш отец, синьор принц, был бы рядом со мной на поле битвы и руководил моими действиями, если бы хотел сохранить свою корону. И если бы ваше высочество следовали его достойному подражания примеру, у вас сейчас не оказалось бы причин обвинять меня в том, в чем вы должны укорять сами себя. Вам следовало бы возблагодарить Бога за победу, купленную такой дорогой ценой.

Их взгляды встретились, и Джанмария, внутренне проклиная свою слабость, опустил глаза, признавая превосходство кондотьера. Он развалился на огромном позолоченном троне и неэлегантно закинул ноги, затянутые в красно-белые чулки, одна на другую.

Делла Торре поспешил на помощь своему господину.

— Вы смелый человек, синьор граф, если позволяете себе так разговаривать со своим государем.

— Вот именно, смел до дерзости! — проворчал герцог ободренный его поддержкой. — Но однажды… — он запнулся, и жестокая усмешка искривила его губы. — Так какой же ценой вы купили победу? — с присущей ему хитростью вдруг спросил он, надеясь услышать о тяжелых потерях, которые хотя бы отчасти притушили блеск славы, озарившей народного любимца.

Фачино рассказал о превосходном стратегическом плане, который предложил Белларион, и о том, как он и сотня швейцарцев сложили свои головы ради общего дела. Вряд ли его повествование глубоко тронуло Джанмарию, но на придворных и особенно на жителей Милана, услышавших о нем чуть позже, оно произвело огромное впечатление.

Было объявлено, что после торжественной мессы в честь победы в городе наступает траур по герою, положившему свою жизнь на ее алтарь, и Фачино приказал исполнить в церкви Святого Амброджо реквием [80] Реквием — заупокойная служба у католиков в память спасителя отечества, чье имя, мало кому известное вчера, сегодня было у всех на устах. А уже почти забытая история с собаками вновь всплыла в памяти людей, склонных теперь усматривать в ней проявление особой милости Божьей и готовых чуть ли не причислить Беллариона к лику святых.

Но Фачино по приезде ожидала еще одна неприятная встреча — на этот раз со своей синьорой.

— Ты послал его на смерть! — вместо приветствия выпалила она своему мужу, едва тот шагнул через порог ее комнаты.

— Я послал его на смерть? — повторил он, ошеломленный как ее словами, так и тоном, каким они были произнесены.

— Ты знал, что его ждет, когда отправлял его удерживать этот брод.

— Я не посылал его; он сам захотел остаться там.

— Но ведь он еще мальчик и не отдавал себе отчета в том, чем рисковал.

В памяти Фачино неожиданно всплыла сцена, которую устроила его жена в тот вечер, когда они с Белларионом отправлялись в поход, и которую он увидел теперь в несколько ином свете. Ярость охватила все его существо, и вены на залившемся краской лбу вздулись, как веревки. Он грубо схватил ее за запястье, рискуя сломать его, и пристально посмотрел ей в глаза.