Рафаэль Сабатини - Игрок

В защиту мистера Лоу раздался лишь голос д'Аржансона. Ничуть не напуганный тем, что он один против всего Совета, и не пытаясь скрывать свое презрение к этому факту, генерал-лейтенант высказал мнение, что банк господина Ла, разумеется, нужным образом организованный, был бы фактически чем-то вроде домашней кассы Его Величества и позволил бы оттеснить всех сборщиков податей от доходов государства.

Это одно было бы стоящим предприятием и, если все правильно организовать, то генерал-лейтенант не сомневается, что некоторое финансовое облегчение эта затея стране принесет.

Это была решительная защита, произнесенная д'Аржансоном с выдвинутой вперед челюстью и с тем неприятием возражений, которое и сделало его выдающимся адвокатом. Но голос д'Аржансона, хотя и звучный, и убедительный, был не в силах заглушить голос большинства Совета.

Регент вздохнул еще раз и уныло посмотрел на мистера Лоу. В извиняющемся выражении этого полного, розового лица, впрочем, не было необходимости, так как шотландец и без этого понимал, что его идея провалена. Он только не понимал, что лежит на душе этого дружелюбного, легкого на подъем принца, каковы бы ни были его личные пристрастия, чтобы противопоставлять себя враждебному большинству Совета.

Только один раз за всю свою короткую карьеру после смерти последнего короля Его Высочество вышел из состояния своей обычной праздности и дал бой. Это было, когда он потребовал от парламента уничтожения завещания Людовика XIV, в котором тот требовал участия своего узаконенного сына от госпожи де Монтеспан герцога Менского в регентстве Франции и в опеке над юным королем.

С живостью и некоторой долей величия его покойного дяди, он заставил тогда парламент вычеркнуть герцога Менского из завещания, оставив его самого единственным регентом.

Но все это, размышлял мистер Лоу, было борьбой за его собственные привилегии, и ничто менее значительное, по-видимому, не могло вызвать у него подобный прилив энергии.

Регент сидел молча, в полной тишине, наступившей после выступления последнего члена Совета, его подбородок утонул в кружевах на шее, а его сдвинутые брови выдавали работу мысли.

Возможно это было одно из тех мгновений, когда он проклинал политическую необходимость создавать всяческие Советы, одним из которых был этот Совет финансов, вместо того, чтобы просто управлять министрами, которых легко можно было заставлять идти в нужном направлении. Наконец он заговорил усталым голосом:

— Маркиз д'Аржансон, господа, полностью выразил мое собственное мнение. Это мнение создалось у меня после ознакомления с великолепным трудом господина Ла «Деньги и торговля», отрывки из которого вам были розданы. Будь иначе, не имей я такой уверенности в преимуществах предложенной системы, я бы не затруднил мистера Ла приходом сюда для объяснений своих идей. Продолжая верить в его идеи, я крайне сожалею, что все вы, за исключением господина д'Аржансона, выступили против них. Однако ваше единодушие не оставляет мне выбора. Мне остается только признать этот проект отвергнутым, и, значит, мы должны искать выход из наших трудностей в каком-либо ином решении.

Он резко закончил:

— Я не вижу причин задерживать вас сегодня, господа. Разрешаю вам покинуть заседание.

Не бывает игрока, о чьем проигрыше нельзя было бы узнать по его лицу. Однако, хотя ставка в игре Джона Лоу составляла не тысячи, а миллионы, спокойствие не покинуло его.

Его Высочество попросил его задержаться, когда все вышли и, словно желая показать, что его уважение перед мистером Лоу ничуть не снизилось, опирался на его руку, пока они шли по коридору, ведущему к главной лестнице, и в изысканных выражениях говорил о своем личном огорчении в связи с таким поворотом событий.

Мистер Лоу совершенно неожиданно ответил на эти соболезнования:

— Если я и разделяю ваши сожаления, то только в том отношении, что вы будете лишены инструмента, который мог бы оказаться столь полезным в ваших нынешних печальных затруднениях.

Регент был на мгновенье ошарашен этой на его взгляд глупой и высокомерной фразой. Мистер Лоу почувствовал, как давление руки герцога на его руку ослабло.

— Ах! — Его Высочество шумно вздохнул и наступила пауза, прежде чем он произнес более спокойным голосом: — По крайней мере я обрадован, что вы не страдаете от разочарования. Но не будем отчаиваться. При возрастающей путанице в наших делах не исключено, что эти господа будут вынуждены пересмотреть нынешнее неудачное решение.

Они прошли еще несколько шагов к главной лестнице. Герцог остановился.

— Кстати, вы ничего не просите за свои хлопоты?

— Благодарю, Ваше Высочество, — поклонился мистер Лоу, — но я ни в чем не нуждаюсь.

— Corbleu! [18] Черт побери! (франц.) — регент широко улыбнулся. — Услышав такое, можно снова поверить в человеческую природу. Надеюсь, вы не собираетесь покинуть нас?

— Нет, пока Ваше Высочество не скажет мне, что мои услуги больше не требуются.

— Будем надеяться, что это никогда не произойдет, — он снова направился к широким мраморным ступеням, возле которых стоял офицер. — Это майор де Контад. Он проводит вас. Я думаю, мы скоро встретимся. Кстати, дорогой барон, не забывайте, что я перед вами в долгу.

В душе мистера Лоу опять зажглась некоторая надежда.

Его подобающим образом, пусть даже и временно, поселили в красивом доме на улице Гренель, который снял для него его управляющий Лагийон. Дома он узнал от жены, что в его отсутствие приходил граф Стэр.

Мистер Лоу поднял брови:

— Джонни Далримпл? Какого черта ему надо от меня?

— Он хотел преподнести тебе Париж.

— Когда это он его приобрел?

— В таком случае — просто засвидетельствовать тебе свое почтение. А что ты хмуришься? Он был очень вежлив. Он собирается привести леди Стэр и леди Сэндвич ко мне, а также еще кое-каких своих приятелей англичан.

Пожав плечами, мистер Лоу нашел себе стул.

— Timeo Danaos et dona ferentes.

— Это по-испански?

— Нет. Это Вергилий. Это означает: бойся греков, дары приносящих.

— Ты имеешь в виду графа Стэра? — она говорила с возмущением, которое испытывала всегда, когда он выражал мнение, не совпадающее с ее собственным. — Думаю, ты не прав. Это очень приличный человек.

— Я мало встречал людей, более неприличных, чем он.

— Мы с тобой подходим к людям с разными мерками.

— Я давно это подозревал.

— Он просто не такой, как твои друзья.

— И слава Богу.

Она презрительно посмотрела на него, а он отстраненно разглядывал ее, думая, как она привлекательна в этом голубом платье, когда ее изящное тело словно вырывается вверх из вздымающихся юбок. Он подумал равнодушно о том, что Далримпл, видимо, нашел ее в своем вкусе и дал ей это понять. Он не сказал тогда своему брату о том, что она очень чувствительна к проявлению галантности. Да и скажи он об этом, Уильям как ее адвокат ответил бы, что это вполне естественно, что ей приятно показать ему, какое впечатление она производит на других мужчин, в то время как он отвергает ее.