Рафаэль Сабатини - Игрок

— Я не пущу тебя, — заплакала она.

— Не пустишь? — он стал суров. Казалось, он стал еще выше перед ее умоляющими глазами. — Это просто глупо, Катрин. Если я не начну действовать, не остановлю прыжков этих лунатиков вокруг регента, то тогда уж точно господину Ла придет конец.

Он пошел к двери. Открывая ее, он обернулся. Она смотрела ему вслед дикими глазами, ее губы беззвучно дрожали, произнося слова молитвы.

Ее вид тронул его. В этот переломный момент, когда многие его сторонники отступили, оставив его один на один с бурлящей толпой, чья обманутая жадность требовала мести, он мог бы спросить себя, не осталась ли она с ним по велению своего чувства к нему, как в этом убеждал его Уильям, чувства, которое она сохранила под внешней ветреностью и капризностью, вызванными, возможно, лишь его холодностью к ней.

Чтобы ободрить ее, он уверенно улыбнулся и очень ласково произнес:

— Смелее, Катрин. Не бойся за меня. В этом нет необходимости. Я скоро вернусь.

Основания для ее опасений оказались очень серьезными. Если перед Отель-де-Невер улица была пустынна благодаря мушкетерам, то на площади перед воротами Пале-Рояля небольшая шумная толпа демонстрантов градом оскорблений обрушилась на мистера Лоу, когда его карету узнали. Чтобы попасть во дворец через главный вход, он должен был миновать эту толпу. Поняв, что это может быть слишком опасным, он приказал кучеру ехать на улицу Ришелье, чтобы проникнуть во дворец через боковой вход.

Кучер так и сделал, но толпа побежала за каретой, узнав, что главный виновник ее бед — господин Ла — находится в ней.

Полчаса спустя на заседании парламента его председатель де Мем объявил приятную новость. Карета господина Ла была найдена разнесенной на кусочки на улице возле дворца. Радость, однако, угасла, когда стало известно, что самого господина Ла в ней в тот момент уже не было.

В это время мистер Лоу находился у Дюбуа, требуя, чтобы тот немедленно пропустил его к регенту, поскольку ему нужно убедить его немедленно отказаться от отмены последнего указа, иначе, сказал он, начнутся еще большие беспорядки.

Дюбуа, который уже был не простым аббатом, а архиепископом Камбрейским, не видел причины для возмущения мистера Лоу. Если принятая мера оказалась негодной, значит, ее отмена принесет пользу. Регент и так очень расстроен. У него сейчас господин д'Аржансон, от которого потребовали ответа, и Дюбуа говорил, что он не испытывает никакого желания беспокоить Его Высочество еще раз по такому неприятному поводу.

Мистер Лоу пришел в бешенство.

— Вы называете этот повод неприятным? Знаете, архиепископ, если вы считаете, что к вашей выгоде будет рассориться со мной сейчас, то давайте рассоримся. Вы хотите быть с теми, кто благодаря мне разбогател. Золото, которым я их осыпал, застряло у них в горле, а они свою злобу хотят теперь сорвать на мне же.

— Боже мой! Боже мой! Что вы такое говорите? Вы очень ошибаетесь во мне! — лицо маленького зверька сморщилось и выражало настоящее горе. Он сейчас очень сильно походил на господина де Вольтера. Он, конечно, имел большую выгоду от созданной системы, но, независимо от чувства благодарности, не имел ни малейшего желания ссориться с ее создателем, который знал столько, что мог скомпрометировать любого человека, а уж архиепископа-то вдвойне. — Пойдемте к регенту, раз уж вы так настаиваете, но пеняйте потом на себя.

Занятый обсуждением ситуации с канцлером, регент был очень рад появлению мистера Лоу. Его вежливость была смешана с сочувствием.

— Ах, барон, господин д'Аржансон говорит, что дела идут все хуже.

Мистер Лоу был прям:

— Они пойдут еще хуже, если вы отмените указ.

За его спиной Дюбуа осуждающе что-то пробормотал. Господин д'Аржансон шумно втянул воздух. Регент напрягся.

— А какой еще выход нам остается, учитывая настроения в обществе? Вот! — он протянул ему листок бумаги. — Прочтите эту гадость.

Это была листовка очень грязного содержания, дававшая регенту совет, как поступить с бумажными деньгами. Мистер Лоу не обратил на нее внимания.

— Этот указ, монсеньер, уже нанес свой вред. И все, что остается, это бороться с вызванной им бурей. Но буря уляжется, и ярость утихнет. А теперь… — он безнадежно развел руки, — мы даже не можем рассчитывать и на это. Надежда будет уничтожена после такой расписки в собственной нечестности.

— Как в нечестности? — одновременно воскликнули возмущенные регент и канцлер.

— Да, в нечестности, — повторил мистер Лоу. — А в чем же еще, по-вашему? Отменить указ, который в два раза обесценивал деньги, означает признать, что он не был необходим. Но если он не был необходим, если банкноты могут сохранять номинальную стоимость, то чем же еще объяснить выпуск указа, как нечестной попыткой за счет народа обогатить казну?

Регент опустился в кресло. На его лице появился страх. Он посмотрел на д'Аржансона и сказал дрогнувшим голосом:

— Что-то вы в своих расчетах упустили, маркиз.

— Но… когда такие волнения… — запнувшегося д'Аржансона бесцеремонно перебил мистер Лоу.

— Совет тоже кое-что упустил. Я предсказывал, что последует. Люди не удовлетворятся постепенным падением стоимости денег. В их глазах банкноты будут дискредитированы мгновенно. И такое их обнищание сразу вызовет страшное возмущение. А чего другого вы могли ожидать?

Д'Аржансон наклонил свою большую голову и пошел в наступление. Его глаза горели на побледневшем лице.

— Для творца этой разрухи, сэр, у вас слишком наглый тон.

— Творцом разрухи являетесь вы. Когда ваши махинации по дискредитации бумажных денег и попытки организовать массовый обмен их на активы Банка были пресечены, вы предприняли эту еще более опасную попытку, нарочно связав курс банкнот с курсом акций Индийской компании.

Канцлер злобно повернулся к регенту.

— Прошу Ваше Высочество защитить меня от таких оскорблений.

— Как? — регент уже почти перешел на сторону Лоу, убежденный его напористостью. Он холодно взглянул на маркиза. — Вы больше не способны защищать себя сами? Вы можете ответить господину Ла?

— Могу. Я отвечу, не боясь упреков в противоречии, что, когда я советовал выпустить этот указ, разруха уже и так была налицо. Ваше Высочество понимает, что надо найти причины для этого бедствия. А они заключаются в попытке всю Францию превратить в одну гигантскую акционерную компанию. Следствием созданной системы было обогащение негодяев во всех слоях общества и разрушение среднего класса, самого честного, производительного и полезного. Это повлекло за собой снижение уровня жизни, падение общественной морали и извращение национального характера. Мы добились этого тем, что взяли под свой контроль коммерцию, которой раньше занимались опытные купцы на свой собственный страх и риск.