Рафаэль Сабатини - Маркиз де Карабас

— Я тронут вашей заботой о моих интересах, — холодно заметил Кантэн.

— Меня заботят не только ваши интересы, но и интересы дома Шавере, которые, разумеется, после вас, кузен, касаются и меня.

Чтобы избавиться от нежданного гостя, Кантэн сообщил ему, что уже занят приготовлениями к путешествию во Францию.

— Вы меня успокоили, — признался Сен-Жиль. — Я рад, что накануне отъезда в Голландию, куда призывает меня долг перед королем, покидаю вас с уверенностью, что вы не намерены пренебрегать своим долгом перед нашей семьей. Прощайте, дорогой кузен, и всего вам лучшего.

Шевалье удалился, оставив своего дорогого кузена улыбаться при воспоминании о его нахальстве и при мысли о том, что Сен-Жиль был бы куда менее доволен, знай он про охранное свидетельство, на которое Кантэн возлагал большие надежды.

Однако получение охранного свидетельства задерживалось, поскольку агенты якобинцев в Лондоне не были полностью уверены в последствиях термидорианского переворота, и переносить промедление становилось тем труднее, чем меньше времени оставалось до истечения установленного срока, после чего Кантэн неизбежно попадал в списки эмигрантов. В данном отношении прекращение Террора не принесло никаких изменений в закон.

Наконец к середине августа благодаря усилиям сэра Джорджа Кантэн все-таки обзавелся прусским паспортом и охранным свидетельством Комитета общественной безопасности, в котором приводилось описание его личности и указание цели, с коей он прибывает во Францию. Под охранным свидетельством стояли подписи Барра, Тальена и Карно [63] Барра(с), Тальен, Карно — Поль Баррас (1755–1829), Жан-Ломбер Тальен (1767–1820) и Лазар Никола Карно (1753–1823), — члены Конвента и Комитета общественного спасения, яростные противники монтеньяров, организаторы свержения Робеспьера. Баррас и Карно затем были членами Директории — правительства, установленного после свержения Конвента. . Кроме того, через мистера Шарпа он вооружился соответствующим образом оформленными копиями всех документов, необходимых для подтверждения его рождения и прав.

Академию он оставил заботам О’Келли с правом в случае необходимости нанять еще одного помощника и вести дела по своему усмотрению.

— А зачем вам вообще понадобилось уезжать? — поинтересовался О’Келли, который был осведомлен не обо всех деталях вопроса о наследстве. — При том, как нынче обстоят дела во Франции, и учитывая, что вы оставляете здесь, неужели вы рассчитываете получить нечто такое, что оправдывало бы риск, на который вы идете?

Весть о близком отъезде господина де Морле мгновенно облетела всю эмигрантскую колонию, и разумеется не один О’Келли задавал ему подобный вопрос. Но лишь к одному человеку, задавшему его, он отнесся с полной серьезностью.

В утро отъезда, когда груженный поклажей экипаж, которому предстояло доставить господина де Морле в Саутгемптон [64] Саутгемптон — портовый порт на юге Великобритании. , стоял у дверей, Барлоу доложил, что его желает видеть мадемуазель де Шеньер.

Кантэн только что позавтракал и в отделанной белыми панелями столовой давал последние указания О’Келли и Рамелю. Он отпустил их, чувствуя, что сердце его вдруг сильно забилось.

Мадемуазель де Шеньер была поражена тем, что застала его в дорожных сапогах; губы ее слегка приоткрылись, а глаза заметно расширились.

— Кажется, я успела вовремя! — воскликнула она.

— Чтобы пожелать мне счастливого пути. С вашей стороны, мадемуазель, очень мило…

— Ах! Нет-нет! — перебила она и, взволнованно стягивая перчатки, остановилась перед молодым человеком. — Вы сочтете меня чудовищно самонадеянной, кузен Кантэн. Я пришла… Я пришла, чтобы даже сейчас, в самую последнюю минуту, отговорить вас от путешествия.

— Отговорить? — У Кантэна перехватило дыхание, но он справился с собой, дабы она ничего не заподозрила. — Отговорить? Но я полагал, что вы целиком разделяете взгляды своих кузенов, что честь имени — кажется, так и было сказано? — требует этого.

— Вовсе нет. Я никогда не разделяла взглядов моих кузенов в этом отношении. А сейчас — менее чем когда бы то ни было.

— Если не ошибаюсь, вы упрекнули меня в том, что из-за горячности, с которой они убеждали меня добиваться получения наследства, я позволил себе усомниться в их бескорыстии.

— Это совсем другое дело. Я поняла ваши колебания и не сочла их проявлением трусости, хотя и пожалела, что вы затаили против них подобные подозрения. Но теперь Вас обманывают, говоря, что со смертью Робеспьера положение дел во Франции изменилось и вы будете там в безопасности. Террор возможно и уменьшился, но остались республиканские законы, осталась ненависть к нашему классу. И то, и другое таит для вас немалую угрозу.

— Коль скоро именно такой угрозе я обязан очаровательной заботливости, то с удовольствием проверю, насколько она велика.

Прекрасные синие глаза мадемуазель де Шеньер расширились, лицо стало таким же белым, как изящная шея и кружевная косынка, крест-накрест лежавшая на ее девичьей груди.

— Сейчас, господин кузен, равно неуместны как шутки, так и любезности. Я пришла лишь затем, чтобы предупредить вас об опасности, которой вы подвергаетесь.

— Смею ли я осведомиться об источнике вашей информации относительно положения дел во Франции? — улыбнулся Кантэн.

— Я получила ее от Сен-Жиля.

— Вы, разумеется, не хотите сказать, что он и послал вас сообщить мне об этом?

— А если бы я сказала так, вы бы поверили мне? — спросила мадемуазель де Шеньер.

— Надеюсь, мне никогда не придется подвергать сомнению правдивость ваших слов.

— У вас не будет для этого повода, — В тоне ее голоса вновь звучало высокомерие. — Сен-Жиль меня не посылал. Он даже ни о чем мне не говорил. Но если вам непременно нужна ссылка на источник, то вот он: вчера я услышала разговор Сен-Жиля с Констаном.

— Понимаю. Понимаю. И как же он поведал об этом? Думаю, что-нибудь в таком роде: «Когда этот глупец окажется во Франции и его схватят, он поймет, как неосмотрительно доверять слухам об изменившемся настроении санкюлотов». Разве не так, мадемуазель?

Во взгляде, который бросила на него мадемуазель де Шеньер, господин де Морле заметил удивление, смешанное с раздражением.

— А если и так? Ах, не трудитесь отвечать! Я признаю, что все было именно так, как вы сказали.

— Вот видите, постепенно я узнаю своих кузенов. Не сомневаюсь, что все это говорилось с усмешкой.

— Поскольку вы настолько хорошо осведомлены, то, без сомнения, догадаетесь, что значит их усмешка.

— Нетрудно предположить.

— Особенно человеку с вашей подозрительностью, который везде видит усмешки и прочие проявления коварства.