Рафаэль Сабатини - Златоустый шут

Мои усилия не оставили мадонну Паолу равнодушной, в чем она как-то раз сама призналась.

— Ладдзаро, — вздохнула она, — мне кажется, что я была несправедлива к синьору Джованни. Я недооценивала его. Я считала его пустым, необразованным кривлякой, начисто лишенным тонкости восприятия окружающего нас мира. Однако нельзя отрицать достоинств его стихов, каждая строчка которых свидетельствует о возвышенности души человека, писавшего их.

До сих пор я не знаю, как тогда я смог сдержаться и не выложить ей всю правду. Возможно, я вспомнил об угрозах синьора Джованни, но, скорее всего, я испугался, что, услышав мое признание, она без труда догадается, какие чувства подвигли меня к сочинительству.

Так проходили неделя за неделей. Миновала пора сбора винограда, в садах Пезаро увяли розы и деревья оделись в золотой осенний наряд. Наступил октябрь, а вместе с ним пришел страх, который уже давно должен был подстегнуть нас к решительным действиям. Услышав о приближении герцога Валентино — так теперь называли Чезаре Борджа [57] Герцог Валентино — после отказа в 1498 году от кардинальского звания Чезаре Борджа получил от французского короля графство Валентинуа, которое сразу же было переименован в герцогство. Итальянский вариант французского названия феодального владения Чезаре — Валентино, поэтому папского сына стали называть герцогом Валентино. , — Джованни Сфорца словно очнулся от забытья и, охваченный ужасом, спешно послал за помощью к своему родственнику Франческо Гонзаге [58] Франческа Гонзага, правитель Мантуи — речь идет о Франческо II (1484–1519), маркизе Мантуанском. , правителю Мантуи. Отвечая на просьбу синьора Джованни, тот отправил ему сотню наемников под командой албанца по имени Джакомо. Но что такое сотня наемников? С таким же успехом он мог бы прислать сотню фиговых плодов, чтобы закидать ими армию герцога Валентино. Над головой Джованни стремительно сгущались тучи, и его подданные, видя, в каком плачевном состоянии находится город и крепостные укрепления, совершенно не подготовленные к отражению нападения извне, мудро решили не рисковать своими жизнями и имуществом, сопротивляясь превосходящим силам противника.

Гром грянул во второе воскресенье октября. Утром во дворе замка собралась кавалькада придворных — свита синьора Джованни, — которые намеревались прослушать мессу в соборе Святого Доминика. В ней находились синьор Филиппо, мадонна Паола и, помимо них, еще десятка два кавалеров и дам. Джованни уже занес ногу в стремя, собираясь садиться в седло, как вдруг мерный, быстро приближавшийся топот лошадиных копыт привлек всеобщее внимание и заставил всех застыть в тревожном ожидании.

— Что случилось? — испуганно оглянувшись на своих спутников, произнес синьор Джованни и смертельно побледнел.

Ему не пришлось долго дожидаться ответа. У ворот замка появился албанец Джакомо, который фактически являлся теперь его комендантом, и вместе с ним полдюжины солдат в доспехах. Он предупреждающе поднял руку, приказывая синьору Джованни остановиться, и что-то отрывисто скомандовал своим людям. Заскрипели лебедки, заскрежетали цепи, и перекинутый через ров подъемный мост стал медленно подниматься, и почти одновременно ворота перекрыла крепкая железная решетка.

Джакомо торопливо подъехал к синьору Джованни, и новость, которую он сообщил, ошеломила нас. Передовой отряд армии Чезаре Борджа, примерно пятьдесят солдат во главе с капитаном, только что появился у городских ворот и от имени Святой Церкви потребовал немедленно сдаться. Услышав ультиматум, горожане, в количестве более ста человек, вооружились, перебили стражу и настежь распахнули ворота перед неприятелем. Но, что еще хуже, подданные синьора Джованни затем повернули оружие против своего синьора и влились во вражеские ряды, явно намереваясь взять приступом замок и таким образом расчистить путь герцогу Валентино.

Если подобная ситуация и не оставляла большого простора для принятия решений, по крайней мере, она давала Джованни возможность наилучшим образом проявить себя перед мадонной Паолой, чем он с успехом и воспользовался.

— Клянусь всеми святыми! — заревел он, когда прошел первый шок, вызванный известием. — Эти трусы поплатятся за свое предательство, а тот наглец капитан, осмелившийся явиться сюда с полусотней солдат, горько пожалеет о своей дерзости.

Затем он приказал Джакомо собрать своих людей, призвал находившихся в его свите рыцарей срочно вооружиться и, наконец, велел пажу сопровождать его и помочь облачиться в доспехи, чтобы он мог лично возглавить свой маленький отряд.

Я заметил, как восхищенно сверкнули глаза мадонны Паолы, и догадался, что ее мнение о личном мужестве Джованни подверглось серьезной трансформации — точно так же стихи, выдаваемые им за собственные, заставили ее по-иному взглянуть на его умственные способности.

Сказать по правде, я и сам был изрядно удивлен. Передо мной предстал совершенно незнакомый мне синьор Джованни, и неудивительно, что я сгорал от нетерпения узнать продолжение столь многообещающего пролога.

Увы, от мужественной позы, которую синьор Джованни принял в присутствии мадонны Паолы, не осталось и следа, едва он оказался в стенах замка наедине со своим пажом и со мной, следовавшим за ним на почтительном расстоянии. Он в нерешительности остановился в прохладной сумрачной галерее, украдкой оглянулся по сторонам, и я догадался, что страх ледяной рукой сжал его сердце. Он заметил меня, в скучающей позе прислонившегося к стене, и мрачно ухмыльнулся.

— Убирайся! — рявкнул Джованни на своего пажа. — Мне поможет Боккадоро. Готовясь участвовать в безумном предприятии, лучше всего призвать на помощь дурака, — неуклюже попытался сострить он. — Иди за мной, — скомандовал он мне, и я послушно поплелся за ним по широкой каменной лестнице, оставив пажа недоумевать о причинах столь внезапной и поспешной отставки.

Однако для меня поведение синьора Джованни не представляло ничего загадочного. Мое мнение о нем значило для него так мало, что он нисколько не боялся проявить слабость в моем присутствии. Да и кто в Пезаро лучше меня знал его истинную натуру? Не ко мне ли он обращался с просьбами писать для него стихи, авторство которых он бесстыдно присваивал? Не угрожал ли убить меня, если я рискну разоблачить его? Он никогда не сомневался, что я буду молчать, став свидетелем самых низменных проявлений его натуры, но сегодня, как мне показалось, меня ожидало какое-то новое открытие, и я не ошибся.

— Боккадоро! — вскричал он, едва я закрыл дверь в его кабинет, и я заметил, что его губы слегка дрожали. — Как можно выбраться отсюда?