Алексей Войтешик - Свод (СИ)

Войну передёрнуло.

— Не думайте, — сказал он, — что мой рассказ будет особенно длинным. …Мы въехали в лес, перебросились с паном Альбертом парой фраз и тут заметили, что позади нас идёт одинокая лошадь.

Представьте себе, только въехали, а второй лошадки и обоих наших людей уже нет, словно никогда и не было. Пан судья тут же упал в обморок, а я, — Якуб едва уловимым движением повёл плечами, — поверьте, пан Станислав, уж лучше бы и мне в тот миг потерять сознание…

— Вы …что-то видели? Я имею ввиду, что-то похожее на призрака?

— Не-е-ет, пан староста, — с нескрываемым ужасом в глазах, протянул Якуб, — то-то и оно, что я видел не просто что-то «похожее» на призрака, а именно самого …призрака. — Война поставил на стол литой, медный кубок и, закрыв своё лицо ладонями, медленно растёр щёки руками.

— Это призрак, пан Станислав, — глухо произнёс он, продолжая массировать лицо, — уродливый, страшный призрак. Просто исчадье ада. Все эти байки о том, что, они, дескать, эфемерны и легки, чушь! Эти твари, как оказалось, реальны. Реальны, как мы с вами, как всё вокруг, только омерзительно страшны и …неуязвимы. Природа их страха столь сильна, что способна заставить задрожать любого.

Это теперь я понимаю, что за то время, когда увидел его приближение, вполне мог уклониться, спрыгнуть с лошади, выхватить оружие но! Я сидел в седле, как …как застигнутый внезапным рассветом филин и, наверное, так же как и эта ночная птица пялился на его приближение, будучи совершенно бессильным что-либо сделать.

Один взгляд этих …пустых глаз способен внушать человеку безумный страх и просто замораживает его своей силой. Вы становитесь медлительным, словно дождевой червь, — Война оторвал руки от лица и налив себе вина сделал несколько больших глотков.

Староста с состраданием всматривался в глаза молодого пана, полные пережитого:

— Вы сказали, …он летел?

— Вы мне не верите…?

— Нет, нет. Я просто спросил…

— Всё правильно, пан Станислав. Вы мне не верите. Я бы и сам не верил в это, если бы не видел собственными глазами. Да, он летел. Мало того, он схватил меня там, в лесу, пока я сидел и смотрел на него, как замороженный, схватил и потащил вверх. Несмотря на то, что его, — лицо Якуба выразило полное омерзение, — пропахшая тленом хламида закрывала мне лицо, я чувствовал, пан Станислав, меня тащат вверх. Мне даже казалось, что он машет крыльями, хотя …я их и не видел. Да и когда я мог?

Уж и не знаю, по какой такой причине Юрасик передумал тащить меня куда-то для того, чтобы исполосовать крестами, однако он отчего-то вернулся и бросил меня на землю…

ГЛАВА 14

Прежде чем рассказать что-либо о состоянии пана Альберта, появившаяся в гостевой бабка Климиха тут же спросила молодого Войну о здоровье. Якуб признался, что ему досаждает боль в спине. Климиха попросила молодого пана поднять сорочку. Он послушно повернулся к свету очага и потянул полы одежды себе на плечи.

Староста, глядя на открывшуюся ему картину, задержал дыхание. Вся спина пана Войны была одним большим синяком. Климиха старательно ощупала каждую косточку Якуба, но так и не нашла каких-либо серьёзных повреждений.

С её слов выходило, что все болевые ощущения Войны только от того, что его: «крэпка шыбанула». Из способов лечения такого болезненного, но достаточно лёгкого недуга знающая в этом толк старуха «прописала» пану «больш шавяліцца», каб «чорная кроў рассмакталася[86]».

Едва только Якуб, опустил полы сорочки и потянулся к бутылю с вином, старая дама недовольно закивала головой. Она всегда плохо относилась к тому, что мужчины то и дело прибегали к помощи выпивки в любых сложных делах. Климиха достала из своей полотняной торбы серебряный крест и тёмный пузырёк с водой, после чего попросила пана старосту выйти.

«На млодым пану велькі зляк, — сказала она, — трэ яго загаварыць, бо будзе нядобра. Я што магу зраблю, а што не, …заўтра раніцою звязіце пана на Кавальскі хутар да Варвары. Яна сама нікуды не паедзе, старая ўжо, ледзь рухаецца, а без яе тут не абойдзешся, бо з нячыстым яна лепш упраўляецца[87]»…

Что-то около получаса просидел пан Станислав в холодной гостиной, соседствующей с той комнатой, где Климиха лечила пана Якуба от испуга. Зубы старосты выбивали мелкую дрожь, пальцы стали деревянными от постоянного соседства с мокрой одеждой, о которую Жыкович безуспешно пытался их растереть.

Но вот старуха, сделав своё дело, ушла, и пан Станислав, вернувшись в комнату, где лежал Война, жадно припал к тёплой стене.

— О, — глядя на это, полным раскаяния голосом выдохнул Якуб, — пан Жыкович, вы, как видно ждали в гостиной? Что ж вы…, ай-ай-ай, — Война, с трудом вставая с постели, недовольно закивал головой, — это мне бы об этом подумать, тоже мне хозяин…

— Не переживайте, пан Война, — дрожа всем своим большим телом, успокаивал его Жыкович, — мне с моим запасом жира такой холод не страшен. Только, если ваш истопник так работает, боюсь, что и вы, и пан Свод окончательно подорвёте своё здоровье…

— Свод! — вдруг вскрикнул Война и стремглав бросился прочь из комнаты. Староста, сопровождая его взглядом, только поближе перебрался к открытому огню, да с удивлением посмотрел на этот необычный припадок гостеприимства молодого хозяина.

Якуб одним махом промчался по тёмному пустому коридору к спальне англичанина. Сильный бражный запах встретил молодого Войну ещё шагов за десять от проёма неплотно закрытой двери. Якуб тихо подкрался и стал слушать. Здесь, на сквозняке запах браги стоял такой, что казалось, будто у самого порога разлили, по меньшей мере, бутыль вина.

Кто-то шуршал и сопел в невидимых стараниях у самой двери. Якуб подождал. Голосов из приоткрытой сворки слышно не было. Неудержимое желание уличить Свода в чудовищной лжи вынудило Войну идти до конца. Он властным жестом распахнул незапертую дверь.

К своему неудовольствию Якуб не увидел перед собой ничего компрометирующего англичанина. Посреди комнаты стоял взмокший от работы Казик и держал в руках большую мокрую тряпку.

Вокруг него царил страшный беспорядок, валялись какие-то вещи Ричи. Свежевымытый пол блестел от влаги и просто «благоухал» винными ароматами. У кровати Свода, спящего широко раскинувшись на всю ширь постели и наполнявшего пространство вокруг себя глухим, здоровым храпом, стоял деревянный ушат и два ведра.

Казик подошёл к одному из них и положил туда тряпку:

— Пан Война, — полушёпотом произнёс он, — во, мыю...

— Мыеш? — с нескрываемым подозрением переспросил Якуб. — Чего это, на ночь глядя?

Казик ничуть не смутившись панской подозрительностью, окинул взглядом комнату англичанина.

— Пан Свод удзень добра налыкаўся. Адразу спаў, а потым яго пачало моцна муціць. Ён, мо, ўжо разоў пяць ўставаў. З яго глоткi ляціць жывое віно. Увесь абгадзіўся. Я яго вопратку аднёс, каб жанкі папралі, вось зараз пасля яго падлогу мыю[88]...