Константин Паустовский - Бригантина, 69–70

Может быть, Атлантида?..

Сами по себе пресноводные диатомеи никак не могли очутиться на морском дне. Есть виды, живущие только в воде кристальной чистоты. Малейшая примесь солей вызывает их быструю гибель. Такие водоросли населяют Севан и Байкал. Они лучшие индикаторы чистоты воды. На Байкале диатомеи первые сигнализировали о том, что озеро находится в опасности. Но диатомеи и идеальные санитары. На месте погибших видов в том же Байкале появились новые, более приспособленные к трудным условиям. И они вступили в борьбу за чистоту воды. В трудную и в конечном счете неравную борьбу с человеком, который вот уже не одну тысячу лет губит природу отходами своих производств. И с каждым веком во все большем масштабе.

Но главное значение диатомовых водорослей в том, что с их помощью мы можем резко увеличить урожаи морских продуктов, добиться быстрого восстановления запасов. Недаром всерьез обсуждаются проекты создания на дне океана мощных атомных реакторов для подогрева воды. Нагретая, богатая солями вода подымается из глубины. Это вызовет взрыв жизни диатомовых, а там пойдет разматываться привычная цепь. Ведь вся жизнь, по сути, сосредоточена на каких-нибудь пятидесяти метрах глубин. Сколько драгоценных солей пропадает даром. А восходящие теплые потоки вынесут их на поверхность, и появится пища для миллиардов новых рыб, китов и ракообразных. Такой естественный процесс выноса глубинных солей происходит у Перу. Недаром это один из самых богатых районов. Вспышки диатомовых чередуются там с удивительной регулярностью. И всегда много рыбы. Очень много рыбы.

А что наблюдается в Антарктиде? Там подо льдом буквально кипит коричневая каша. Аргентинцы, станция которых расположена на земле Грэйама, решили выяснить, кто ест эту подледную кашу, проследить весь цикл начиная с диатомовых. Австралиец Вуд обнаружил там 20 видов диатомовых водорослей. Столько же обнаружили и советские ученые. А потом выяснилось, что Вуд нашел одни виды, а наши исследователи — совсем другие. Итого, сорок видов диатомовых. Квинтэссенция подледной каши.

Как-то связаны диатомеи и с еще во многом загадочными марганцевыми конкрециями, обнаруженными на океанском дне. Но это уже совсем особая тема. Пожалуй, о диатомах стоит сказать еще только, что размеры их исключительно разнообразны. От мельчайших, видимых лишь под сильным увеличением до вполне заметных невооруженным глазом. На промысловой водоросли анфельции, которую добывают для изготовления агар-агара, поселяются довольно-таки крупные диатомовые бляшки. Некоторые виды их обладают поистине гигантской клеткой — до двух миллиметров в диаметре!

Я положил вскрытые мидии на спиленный пень, который служил мне лабораторным столом, и уселся на линолеум веранды. Солнце уже клонилось к закату. Прямо подо мной стояла полузатопленная японская кавасаки, игравшая роль причала и базы для ловли чилима. Рядом с ней приютилась кавасаки поменьше, но вполне целая и на плаву. Это был станционный бот, окрашенный в ослепительную белую краску, с огромным черным номером на рубке. Пронумерованы были и все лодки. Таково строгое требование пограничной охраны.

По той же причине лодки находились на замке.

Водолазы, очевидно, готовили ботик к завтрашнему походу. Грузили канистры с водой, оранжевые спасательные пояса. Водолазный начальник Валерий Лезин принес ящик с морским компасом. После работы все это вновь унесут на берег. Даже судовые аккумуляторы. Чтобы ни при каких условиях никто посторонний не смог воспользоваться судном.

Вообще пограничники довольны, что в уединенной бухте появилась морская станция. Они теперь более спокойны за этот участок. Ребята на станции никогда не забывают, что работают на границе. Они как бы по совместительству несут пограничную службу. И недаром из бунгало видна вся бухта. У начальника станции Володи Николаева в надежном месте лежат пистолет ТТ и ракетница.

Море под солнечным шаром сделалось сизым. Сверху отлично было видно дно: нежно-малахитовые пятна песка, грязно-зеленые пучки зостеры, желтые, как кучи осенних листьев, кусты саргассов, и черные камни, и бумажная сечка сухих водорослей — вся палитра моря, вся сказочная его мозаика.

У берега вода кажется сумрачно-изумрудной, как зеркало замшелого колодца, но чем дальше, тем она серее и голубее. У бухты Паллады она туманна, как серо-сизый флер. Черной зеленью старинных медяков выступают из этого тумана горы с ржавыми пролысинами глинистых осыпей. Там острова Тарзнцева, где живут веселые тюлени — ларги, и лежащий на другом берегу остров Браузера, откуда в бухту Витязя прилетают чайки, и смутная дымчатая полоса мыса Слычкова. Очень заманчивые места…

А вечером начался лов чилима — самая увлекательная охота на свете. Прямо из раздвижного окна бунгало мы выбросили вниз кабель в резиновой изоляции, который давал питание мощной лампе с огромным рефлектором. Лампу опустили в воду, и праздничный аквариумный свет ударил в висящую над дном сетку, в которой уже лежали мидии с изысканным душком. И, словно бабочки вокруг свечи, закружились в электрической воде сильфидоподобные существа. Саламандры заплясали в огне. Они носились, рыжеватые, почти красные, в сквозном свете, и глаза их сверкали, как стоп-сигналы ночных машин. Привлеченные светом и запахом мидий, спешили они из зарослей подводной травы. И этот парад был столь же красив, как и парад бабочек. Только на бабочек нам, в сущности, было наплевать. А за чилимами мы следили с напряженным ожиданием охотников, нетерпеливо и плотоядно.

Остается сказать, кто такие чилимы. Это креветки, отличные большие креветки. При дневном свете они грязно-зеленые, как зостера, — с зелено-коричневыми пижамными полосами вдоль тела. Если добавить к этому, что чилимы стоят в траве почти вертикально, то становится понятно, почему их мало кому удается увидеть днем. Но зато ночью, под фонарем…

Когда в световом круге появлялось сразу несколько чилимов, мы резко дергали мокрую натянутую веревку. Тяжелый четырехугольник сетки быстро шел вверх. И вот, перегибаясь через трухлявый, обугленный борт кавасаки, мы нетерпеливо заглядываем в сеть. С нее сбегают струйки и тяжелые капли, гулко падают в море. С застекленных ячеек неуклюже срываются присосавшиеся сиреневые звезды. А в сетке среди ржавых железяк груза и черно-перламутровых осколков раковин прыгают зеленоватые, колючие на ощупь чилимы. Будто майские жуки, бьющиеся в стекла дачной веранды, сухо щелкают чилимы о дно эмалированного ведра. И с каждым разом их все больше. Но в одиннадцать часов выключают движок, и лампа гаснет. А лов в самом разгаре. Что делать? Тогда кто-то приносит автомобильную фару. Дрожащими от нетерпения руками загибаю медную проволоку и прыгаю в черную рубку ботика. Луч карманного фонарика бьет из окошка прямо под ноги.