Роберт Харрис - Очищение

— Да нет, но они считают, что Катилина стал для тебя манией и ты потерял чувство реальности; что твой страх за свою собственную жизнь делает жизнь в городе невыносимой.

— И это все?

— Народ считает, что ты ведешь себя как диктатор.

— Правда?

— Люди также называют тебя трусом.

— Ну, тогда пусть они все катятся в преисподнюю, — воскликнул Цицерон, и впервые в жизни я увидел, что его отношение к Аттику изменилось.

Он отказался продолжать разговор, односложно отвечая на все попытки Аттика возобновить беседу. Наконец его другу надоел этот холодный прием, он посмотрел на меня, закатил глаза в отчаянии и покинул дом.

Поздним вечером, шестого ноября, после того как ликторы уже ушли, Цицерон сидел с Теренцией и Квинтом в столовой. Хозяин читал доклады от чиновников на местах, а я подавал ему письма на подпись, как вдруг залаял Саргон. Этот звук заставил нас всех подпрыгнуть от неожиданности: к тому времени нервы у всех были натянуты до предела. Три охранника Цицерона мгновенно вскочили на ноги. Мы услышали, как входная дверь открылась, раздался взволнованный мужской голос, и неожиданно в комнату вошел бывший ученик Цицерона Целий Руф. Это был его первый визит в наш дом за многие месяцы — особенно удивительно, поскольку в начале года он перешел на сторону Катилины. Квинт вскочил на ноги, готовый к борьбе.

— Руф, — спокойно сказал Цицерон. — Я думал, что ты стал для нас чужим.

— Для тебя я чужим никогда не буду.

Он сделал шаг вперед, но Квинт уперся ему рукой в грудь и остановил его. «Руки вверх!» — скомандовал он и кивнул охранникам. Руф испуганно поднял обе руки, и Тит Секст тщательно его обыскал.

— Думаю, что он пришел, чтобы шпионить за нами, — сказал Квинт, который никогда не любил Руфа и часто спрашивал меня, почему его брат мирился с присутствием этой шпаны.

— Я пришел не шпионить, а предупредить. Катилина вернулся.

Цицерон ударил рукой по столу.

— Я так и знал! Опусти руки, Руф. Когда это произошло?

— Сегодня вечером.

— И где он сейчас?

— В доме Марка Леки, на улице кузнецов.

— И кто с ним?

— Сура, Цетег, Бестий — обычная компания. Я только что оттуда.

— И что?

— На рассвете они тебя убьют.

Теренция зажала рот рукой.

— Как? — спросил Квинт.

— Два человека — Варгунт и Корнелий — придут к тебе на рассвете, чтобы поклясться тебе в верности и сообщить о том, что они расстались с Катилиной. Они будут вооружены. За ними будет еще несколько человек, чтобы разоружить твою охрану. Ты не должен их впускать.

— Не впустим, — сказал Квинт.

— А ведь я бы их впустил, — сознался Цицерон. — Сенатор и всадник — конечно, впустил бы… И предложил бы им руку дружбы. — Казалось, он был удивлен тому, как близко подкралась к нему беда, несмотря на все принятые меры.

— А откуда мы знаем, что этот парень не врет? — спросил Квинт. — Это может быть обманный маневр, чтобы отвлечь наше внимание от реальной угрозы.

— В том, что он говорит, Руф, есть своя логика, — заметил Цицерон. — Ведь твоя верность постоянна, как флюгер.

— Это чистая правда.

— И, тем не менее, ты поддерживаешь их?

— Идею — да, но не методы. Особенно после сегодняшнего.

— А что это за методы?

— Они договорились разделить Италию на военные регионы. Как только тебя убьют, Катилина отправится к армии заговорщиков в Этрурию. Некоторые районы Рима подожгут. На Палатине вырежут сенаторов, а затем городские ворота откроют перед Манлием и его бандой.

— А Цезарь? Он знает об этом?

— Сегодня его там не было. Но мне кажется, что он посвящен в эти планы. Он очень тесно общается с Катилиной.

Это был первый раз, когда Цицерон получил информацию о планах Катилины, что называется, из первых рук. На его лице было написано отвращение. Он наклонил голову, потер виски костяшками пальцев и прошептал:

— Что же мне теперь делать?

— Мы должны вывести тебя сегодня из этого дома, — предложил Квинт. — И спрятать так, чтобы тебя не могли найти.

— Можно спрятаться у Аттика, — предложил я.

— Туда они направятся в первую очередь. Единственный выход — убежать из Рима. Теренция и Марк могут уехать в Тускулум, — покачал головой Цицерон.

— Я никуда не уеду, — отчеканила Теренция. — И ты тоже. Римляне могут уважать разных лидеров, но никогда не будут уважать трусов. Это твой дом и дом твоего отца. Оставайся здесь, и пусть они попробуют что-то сделать. Я бы так и сделала, будь я мужчиной.

Она посмотрел на Цицерона, и я испугался, что сейчас начнется один из тех скандалов, которые часто обрушивались на этот дом, как буря. Но Цицерон только кивнул.

— Ты права. Тирон, пошли записку Аттику и напиши, что нам срочно требуется подкрепление. И надо забаррикадировать двери.

— А на крышу отнести емкости с водой, — добавил Квинт. — На случай, если они попытаются выкурить нас отсюда.

— Я останусь и помогу вам, — заявил Руф.

— Нет, мой молодой друг, — сказал Цицерон. — Ты свое дело сделал. И тебе надо немедленно убираться из города. Отправляйся в дом своего отца в Интерамнии и сиди там до тех пор, пока все не разрешится. Так или иначе. — Руф начал протестовать, но Цицерон прервал его. — Если Катилине завтра не удастся убить меня, он может заподозрить, что ты его предал; если же все пройдет успешно, тебя просто затянет в этот водоворот событий. В любом случае, тебе пока лучше держаться подальше от Рима.

Руф попытался спорить, но безуспешно. После того, как он ушел, Цицерон сказал:

— Может быть, он и за нас, но кто знает наверняка? В конце концов, единственное безопасное место для троянского коня — это за твоими стенами.

Я отправил одного из рабов к Аттику с мольбой о помощи. Затем мы заперли дверь и перегородили ее тяжелым шкафом и кроватью. Задний вход был тоже заперт и закрыт на засовы. Второй линией защиты стал перевернутый стол, которым мы перегородили проход. Вместе с Сизифием и Лореем я носил ведро за ведром с водой на крышу. Туда же мы отнесли ковры и одеяла, чтобы ими можно было закрывать огонь. В этой самодельной цитадели находился — для защиты консула — гарнизон, состоявший из трех его охранников, Квинта, меня, Саргона и его дрессировщика, привратника и нескольких рабов. Все мы были вооружены ножами и палками. Да, и не надо забывать о Теренции, которая не расставалась с тяжелым подсвечником и которая, если бы дело дошло до драки, была бы, по-моему, гораздо эффективнее любого из нас. Служанки собрались в комнате Марка, у которого в руках был игрушечный меч.

Цицерон вел себя абсолютно спокойно. Он сидел за столом, что-то обдумывал, делал заметки и сам писал письма, время от времени спрашивая меня, нет ли вестей от Аттика. Он хотел точно знать, когда прибудут дополнительные люди, поэтому я вооружился кухонным ножом, и, завернувшись в одеяло, опять выбрался на крышу, чтобы наблюдать за улицей. Было темно и тихо; улица словно вымерла. Мне казалось, что весь Рим был охвачен сном. Я стал вспоминать о том дне, когда Цицерон выиграл свое консульство и меня пригласили отметить это событие со всей семьей здесь, на крыше, под звездами. Он с самого начала понимал, что его положение достаточно слабо и что власть будет сопряжена со многими опасностями; однако даже ему не могло прийти в голову ничего подобного.