Роберт Харрис - Очищение

— Если я санкционирую казнь этих людей, то меня до конца моих дней будут преследовать их соратники — ты сам видел, какой угрюмой была сегодняшняя толпа. С другой стороны, если я позволю им просто удалиться в изгнание, те же самые соратники будут постоянно требовать их возвращения: у меня никогда не будет покоя, и вся эта нестабильность очень скоро вернется. — Он уныло взглянул на бюст Аристотеля. — Философия золотого сечения не вписывается в данную конкретную ситуацию.

Измученный, он уселся на край стула, закинул руки за голову и уставился в пол. В советчиках у него не было недостатка. Его брат Квинт выступал за жесткое решение: заговорщики настолько явно были виновны, что весь Рим — да что там Рим, весь мир — посчитает его слабаком, если он не казнит их. В конце концов, они находились в состоянии войны! Мягкий Аттик предлагал прямо противоположное: он напоминал, что в течение всей своей политической карьеры Цицерон всегда стоял на страже закона. Многие сотни лет любой житель города имел право на апелляцию к народному собранию в случае, если он не был удовлетворен приговором суда. Ведь суд над Верресом [34] Веррес Гай (неизв. — 43 г. до н. э.), управлял провинцией Сицилия. За злоупотребления был предан суду. Обвинителем на суде выступал Цицерон. касался именно этого. Sivis Romanus sum! [35] Я римский гражданин ( лат. ) — юридическая формула, согласно которой ни один гражданин Рима не мог быть наказан без решения народной ассамблеи. Что касается меня, то когда пришел мой черед говорить, я предложил выход, достойный труса. Цицерону осталось всего двадцать шесть дней на посту консула. Почему бы не запереть арестованных где-нибудь в безопасном месте, и пусть его преемники решают их судьбу… И Квинт и Аттик замахали руками, услышав такое, а Цицерон сразу увидел все преимущества этого выхода. Много лет спустя хозяин сказал мне, что я был прав.

— Но понимаешь это только задним умом, а историю невозможно повернуть вспять, — сказал он мне тогда. — Если ты вспомнишь все те обстоятельства, солдат на улицах и вооруженные банды, собирающиеся недалеко от города, слухи о том, что Катилина может атаковать в любой момент, чтобы освободить своих сторонников, — как я мог отложить решение на потом?

Самым радикальным был совет Катулла, который прибыл поздним вечером, когда Цицерон уже собирался ложиться. Вместе с ним прибыла группа бывших консулов, включая братьев Лукулл, Лепида, Торкватия и бывшего губернатора Ближней Галлии Пизония. Они пришли требовать, чтобы консул арестовал Цезаря.

— На каком основании? — спросил Цицерон, устало поднимаясь на ноги, чтобы их поприветствовать.

— За государственную измену, конечно, — ответил Катулл. — Ты ведь не сомневаешься, что он принимал участие во всем этом с самого начала?

— Нисколько, но это еще не основание для ареста.

— Ну, тогда найди это «основание», — мягко сказал старший Лукулл. — Для этого надо только получить более детальные показания Волтурка относительно деятельности Цезаря, и мы, наконец, прищучим его.

— Гарантирую, что большинство Сената проголосует за его арест, — сказал Катулл. Его компаньоны закивали в знак согласия.

— А потом что?

— Казнишь его вместе с другими.

— Казнить главу государственной религии по сфабрикованному обвинению? Да тогда начнется гражданская война.

— Ну гражданская война и так когда-нибудь начнется из-за Цезаря, — возразил Лукулл, — но если ты будешь действовать быстро, то сможешь ее предотвратить. Вспомни о своей власти. Сегодня в честь тебя объявили дни благодарения. Твой престиж среди сенаторов высок как никогда!

— Мне не затем пожаловали благодарение, чтобы я вел себя как тиран, убивающий своих оппонентов.

— Правильно. Тебе его пожаловали, — вмешался Катулл, — потому что я это предложил.

— А ты настолько ослеп от своей ненависти к Цезарю за то, что он отобрал у тебя место верховного жреца, что больше уже ничего вокруг себя не видишь. — Я никогда не слышал, чтобы Цицерон говорил в такой манере с одним из старейших патрициев. Было видно, как Катулл весь дернулся, как будто наступил на что-то острое.

— Послушайте меня, — продолжил консул, подняв палец. — Все меня внимательно послушайте! Я загнал Цезаря туда, куда и хотел. Наконец я держу этого Левиафана за хвост. Если он позволит своему пленнику бежать сегодня ночью — согласен, мы можем его арестовать, потому что это будет доказательством его вины. Но именно по этой причине он не позволит ему сбежать. На этот раз он подчинится воле Сената. И я сделаю все, чтобы это вошло у Цезаря в привычку.

— Пока он опять не возьмется за старое, — сказал Пизоний, которого Цезарь только недавно хотел отправить в изгнание по обвинению в коррупции.

— Тогда нам снова придется перехитрить его, — ответил Цицерон. — И опять. И опять. Нам придется делать это, пока это будет необходимо. Но мне кажется, что сейчас я его прижал. А то, как я справлялся с кризисом в течение этого года, говорит о том, что в таких делах я обычно оказываюсь прав.

Его посетители замолчали. Сейчас он был первым человеком Рима. Его престиж был в зените. И сейчас никто не смел противоречить ему, даже Лукулл. Наконец Пизоний спросил:

— А что же будет с заговорщиками?

— Это должен решить Сенат, а не я.

— Но они будут ждать от тебя сигнала.

— Ну что же, они только зря потеряют время. О боги! Разве я еще не достаточно сделал?! — закричал вдруг Цицерон. — Я раскрыл заговор. Я не позволил Катилине стать консулом. Я изгнал его из Рима. Я не позволил сжечь город и уничтожить нас в наших собственных домах. Я отдал пленников под надзор сенаторов. Я что, должен еще взять на себя весь позор за их убийство? А не кажется ли вам, граждане, что вам пора тоже что-то сделать?

— А что ты хочешь, чтобы мы сделали? — спросил Торкватий.

— Встаньте завтра в Сенате и прямо скажите, что, по вашему мнению, надо сделать с арестованными. Подайте сигнал другим сенаторам. Не ждите, что я буду продолжать тащить эту ношу в одиночку. Я вызову вас по одному. Выскажите свое пожелание — как я полагаю, смертная казнь, — но выскажите его ясно и громко, так, чтобы когда я предстану перед народом, то мог бы сказать, что я орудие Сената, а не диктатор.

— Можешь на нас положиться, — сказал Катулл, оглядывая остальных. — Но в отношении Цезаря ты не прав. У нас никогда не будет лучшей возможности остановить его. Я умоляю тебя, подумай над этим.

После того как они ушли, пришлось заняться решением некоторых малоприятных проблем. Если Сенат проголосует за смертную казнь, тогда возникнут вопросы: когда будут казнены приговоренные, каким образом, где и кем? Ведь раньше такого еще никогда не было. На вопрос «когда» ответ был простой — немедленно после оглашения приговора, чтобы исключить попытки отбить пленников. «Кем» — тоже было понятно: городским палачом, и это еще раз покажет, что приговоренные — обычные уголовные преступники. На вопросы «где» и «как» ответить было труднее. Сбрасывать их с Тарпейской скалы [36] Отвесная скала с западной стороны Капитолийского холма. С нее сбрасывали осужденных на смерть преступников, совершивших предательство, инцест, побег (рабов от хозяев). было нежелательно — это могло вызвать волнения. Цицерон переговорил с начальником своих официальных телохранителей, ликтором-проксимой, который сказал, что наиболее удобным местом для подобного дела представляется камера казней под Карцером [37] Государственная тюрьма в Риме. — ее легче всего было защитить в случае нападения, а кроме того, она находилась совсем рядом с храмом Конкордии. Место было слишком маленьким и темным, чтобы там можно было рубить головы, поэтому было решено, что приговоренные будут задушены. Ликтор отправился предупредить палача и его помощников.