Кирилл Кириллов - Булат

Он натянул рубаху, не забыв повязать вокруг тела веревку с мешочками и сунуть за пазуху книжицу. Сунул обернутые белоснежными онучами ноги в отмытые от пыли и залатанные звериными жилами сапоги.

…скинутым быть, сама собой продолжилась мысль, так понастроит стен вокруг себя высоких, да рынд [34] Рынды – телохранители. Во время дворцовых церемоний стояли в парадных одеждах по обе стороны трона с топориками или бердышами на плечах. заведет и будет народом помыкать, десятину требовать. А может…

Афанасий снова оглянулся на нежащихся в кровати девушек и столик рядом с ложем, уставленный подгнившими с вечера фруктами.

…самому стать вождем? Дружину собрать из тех, кто поздоровее да победнее. Вооружить получше. От работ на общее благо освободить, пайку им хорошую выделить. А на несогласных всей силой наваливаться да в бараний рог сгибать.

Причем что-то такое у них тут уже намечается. Обалдуи, что вокруг убиенного им терлись – чем не дружина? За папашей люди в мантиях стояли, не иначе дьяки чиновные. Значит, семена в почву брошены, осталось только подмогнуть чуть, а то и просто не мешать им взойти. И станет он тут самодержцем истинным, пусть и небольшого народца, так лиха беда начало. Костяк армии имея, можно и в соседнюю деревеньку наведаться, тамошнему “князю” укорот навести, свои порядки установить, своего наместника поставить с дружиною. Дружинников из местных набрать, чтоб они за счет простого народа кормились – подлецы-то всегда сыщутся. А народ пусть их кормит, да еще и дань в столицу отсылает, верховному правителю. То есть мне, улыбнулся Афанасий. Заманчиво, ох заманчиво.

А может, и правда? Не убегать из племени, пользуясь новым положением, как давеча решил, прихватив с собой мореходов, сколько получится? Остаться тут. Ведь что его на родине-то ждет? Усобица и грязь? Да взгляды косые, где, мол, столько лет шлялся? А тут, вон, князем стать можно. Хотя когда в прошлый раз его такие мысли посещали, чем дело закончилось? На чело набежала туча воспоминаний. Предостережением заныл раненый проклятым Мигелем-португальцем бок.

Да и то сказать, правитель из него какой? В земледелии не понимает ничего. Хотя это здесь мелочи – кажется, палку воткни, сама заколосится. Только местные отчего-то не втыкают. Ленятся землю обрабатывать. Проще с деревьев нарвать, что дичком растет, да на охоте раздобыть.

Ремесел, кроме кузнечного, он тоже особо не разумеет. Оно бы, конечно, и хорошо, ножи да сабли делать для себя и на продажу, но ведь пока их научишь… И кто сказал, что они захотят молотом махать в кузне, раз землю обрабатывать не желают?

Торговлишку наладить, то да, это он может. Но чтоб чем-то торговать, сначала надо что-то произвесть. А если и произвесть, как с покупателями договариваться? Язык надо изучить, порядки, обычаи местные. Со временем оно, понятно, придет, да станет ли народ ждать? Ему еды и зрелищ каждый день подавай, а нет – так взбунтуется, на копья вздеть может. Опять же дружину надо наперво собирать, замок с высокими стенами… Вот и боязнь за живот свой неизбывная. Этим только начни заниматься, потом не выпрыгнешь, живым по крайне мере.

Нет, бежать нужно, пока он в этой истории не увяз окончательно. Найти мореходов, кто в живых остался, сделать вид, что идут договариваться с посольством на берег, к кораблю. Или будто свои владения дозором обходить. Только дойти, а там уж как Бог управит. Если корабль не ушел еще, бросать все и плыть туда. Если ушел – прячась в лесу, другого дожидаться или на лодке в море выходить да грести подальше. Места тут не сильно судоходные, но случается, заплывают, авось подберут. А не подберут, так и до Аравии добраться можно. Там хоть с кочевниками встречными объясниться можно, посулить что-нибудь, дабы до мест обитаемых доставили, где еще раз попробовать секрет ковки булата продать. Или украсть что-нибудь, на худой конец, али отобрать способом разбойным, и к дому.

Однако что-то он размечтался… К народу пора, а то что-то роптать начинают, подумал он, отодвигая циновку и выглядывая в получившуюся щелочку. Натянув на голову шапку, он вышел из опочивальни.

К нему тут же подбежали два служки, набросили на плечи мантию из разноцветных перьев. По обе стороны встали чиновные люди. Дочка вождя, поникшая, посеревшая лицом, но все еще чертовски привлекательная, взмахнула рукой – подавай сигнал. На улице застучали барабаны, предвосхищая явление правителя. Афанасий шагнул на яркое солнце, помимо воли коснувшись плечом груди прелестницы. Она не отстранилась. Наверное, в таком горе пребывала, что не заметила.

Народ встретил нового владыку радостными криками. Такими же всего пару дней назад они приветствовали появление и старого князя.

Ох, коротка память людская, а благодарность еще короче. Вряд ли уж совсем ничего хорошего эта парочка для людей не сделала, подумал купец, украдкой косясь на замершего в пыли старика. А куда они тело молодого-то дели, не в котел ли часом, ни к селу ни к городу мелькнуло в голове, а то мясцо вчера на вкус было…

В ноги ему кинулась какая-то женщина. На ней была лишь кое-как обернутая вокруг чресел грязная тряпка. Высосанные многими детьми груди висели мешками чуть не до пупа, половины зубов не было, волосы давно спутались в липкие колтуны. Она запричитала, показывая Афанасию сосуд из выдолбленной тыквы, в котором зияло отверстие размером в кулак.

Купец с большим трудом удержался, чтоб не отпрянуть от визгливой ведьмы. Что ж делать-то, он ведь не понимает ни слова. А может, так?

Напустив на себя солидный вид, он повернулся к одному из советников в кургузой мантии. Махнул рукой повелительно, но сдержанно – мол, разберись.

Тот нагнулся к старухе, отворачивая нос, и неожиданно отвесил ей звонкую оплеуху. Та взвизгнула и откатилась по земле, под ноги хохочущим жителям. Ну и порядочки, подумал Афанасий. Однако дело вроде разобрали.

Вперед выступил мускулистый воин с пробивающейся на висках сединой. Раньше он купцу в деревне не попадался, наверное, вернулся с охоты какой-нибудь.

Все тело воина было покрыто многочисленными шрамами. Крылья широкого носа были проколоты, и в каждое вставлено по маленькой птичьей косточке. В одной руке он держал копье, в другой продолговатый щит в две трети своего роста. Вся шея его была унизана ожерельями из когтей и зубов разных зверей. Чехольчик на интересном месте привязан к бедру обрывком веревки, наверное, чтоб не мешал продираться сквозь чащобы.

Он заговорил, низко опустив подбородок на грудь, отчего голос его, и так густой и низкий, доносился, как со дна колодца. Мужчина был явно не из тех, от кого можно отделаться простой затрещиной. Но что ж ему надо? Афанасий украдкой глянул на советников, на лицах их явственно читалась растерянность. Народ вокруг замер, примолк, видать, дело было непростое.