Александр Дюма - Последний платеж

Напряженность полностью разрядилась. Гуренин-старший осведомился у младшего легко ли он получил в Петербурге билет на пароход и, получив утвердительный ответ, бурно потащил графа и Гайде к окошку кассы.

Но и в уме, и в сердце Эдмона под маской внешнего его спокойствия все так и кипело! Судьба свела его с тем, кто нанес ему величайшее из всех мыслимых оскорблений, и пусть оскорбление это предназначалось другому — все же именно его лицо, лицо Эдмона Дантеса, графа Монте-Кристо подверглось постыдному удару от руки этого полусмешного юнца. Это можно было, конечно, сравнить с ошибочно пущенным во время детской уличной игры комком грязи, или выплеснутым из окна ведром помоев, но сравнение еще не есть равенство понятий. Пощечина, полученная Эдмоном Дантесом вместо Жоржа-Шарля Дантеса не должна была остаться несмытой. Чем угодно и как угодно — водой ли, кровью ли, или, наконец, всемирным оповещением, что пощечина, адресованная другому Дантесу, который вполне ее заслужил, — все же дошла по назначению. Клеймом Каина — вот чем она должна была дойти до Жоржа Дантеса де Геккерена!

При содействии господина Гуренина удалось получить на гамбургский пароход отдельную, высшего класса каюту, стоимости столь высокой, что мало кто мог позволить себе такую роскошь. Выяснилось, что молодой племянник-студент смог при вероятной своей обеспеченности приобрести место лишь в шестиместной мужской кают-компании. Он был весьма доволен и этим.

Прощаясь с пришедшими ему по душе французскими гостями, Гуренин-старший на глазах у племянника горячо обнял и прижал Эдмона к сердцу, несколько раз поцеловал руку Гайде и долго-долго махал с причала белым платком.

Видя все это, молодой «медведь» Жан все более растерянно молчал, конфузливо пряча глаза от неожиданных и невольных своих попутчиков. Вдруг, наконец, как бы решившись, выждал, когда они возвращались в свою каюту, он подошел к ним своей тяжелой медвежьей поступью.

Его французский говор, впрочем, оказался вполне приличным, как и подобало представителю одной из виднейших дворянских семей. Почти умоляющим голосом он начал просить прощения за происшедшее в московском трактире:

— Это было явное и чистейшее недоразумение! — несколько раз повторил он. — Ваш компаньон по столу так шумно называл вас Дантесом и даже Жоржем, как мне казалось…

Эдмон чуть принужденно улыбнулся.

— Он просто объяснил мне название ресторана «Егор», что по-французски равнозначно «Жорж». Трактир «Жорж» в самом деле довольно громкое название.

Эдмон был не против того, чтобы молодой «медведь» (хотя он и оказался весьма симпатичным собеседником-спутником и явно неповинным в происшествии) все же подольше и побольше помучился ощущением своего «подвига». Пусть извлечет хоть какой-нибудь урок из этой почти трагической истории!

Примирение, впрочем, состоялось полностью. Жан был так же очарован четой Монте-Кристо, как и его достопочтенный дядя.

Эдмон сказал неожиданному попутчику:

— Я очень рад и даже благодарен вам, месье Жан, что вы не углубились ни в какие подробности о нашей московской встрече при разговоре с вашим дядюшкой. И весьма надеюсь, что вы не будете вспоминать об этом неприятном, досадном недоразумении и в будущем при каких бы то ни было обстоятельствах.

Месье Жан с готовностью закивал:

— О, разумеется, разумеется, дорогой граф! Я вполне понимаю, что такого рода прискорбное происшествие не должно запечатлеваться ни в мемуарах, ни в памяти его невольных участников. Со своей стороны надеюсь, что и свидетели этого мрачного инцидента постарались забыть о нем возможно скорее.

Эдмон вспомнил, что московский знакомый Вышегорский был свидетелем не только тяжелого события в трактире, но и той грозной клятвы, которую он, Дантес, граф Монте-Кристо в его присутствии произнес — клятвы о суровой мести истинному виновнику всего: Дантесу де Геккерену. Что касается Жюля Карпантье, за него Эдмон мог быть совершенно спокоен. Став владельцем парового судна и дав ему название «Монте-Кристо», Жюль вряд ли позволил бы себе болтать лишнее о своем благодетеле и друге, сделавшему ему этот довольно ценный подарок.

Пароход «Священный Союз», как по-немецкому обычаю тяжеловесно был назван первенец парового мореплавания по Балтике и Норд-Зее, шел, понятно не с такой быстротой, как мог бы лететь при попутном ветре, при полном поставе парусов легкокрылый трехмачтовый бриг. Но пароход все же успешно преодолевал суровые мили серовато-желтого Балтийского моря, впервые увиденного Эдмоном и его женой.

Окраска этого моря разительно отличалась от привычной им чистейшей лазури южных морей — Лигурского, Тирренского, Эгейского… Великан Жан оказался не только человеком, знающим французский, немецкий и английский языки, но и вооруженным солидным запасом естественно-философских познаний. Он постарался объяснить своим спутникам это явление по-научному:

— Воды Балтийского моря, тесно окруженного древними, почти сказочными лесами, обладают повышенной зональностью. Уже одно это способствует их пепловидному оттенку. Но, кроме того, господство пасмурной облачной погоды тоже немало влияет на преобладающий их цвет… Даже в сравнительно ясные дни в воздухе здешних мест держится неуловимая туманная дымка, которая придает поверхности моря характерную белесоватость.

— А вы случайно не поэт, господин Жан? — спросила с ласковой улыбкой Гайде. — Вы так понятно и образно поясняете.

Молодой «медведь» покраснел. Гайде по-видимому угадала.

— Да, я тоже немного пишу! Поэтому я так и благовею перед Пушкиным!

Амстердам — неофициальную столицу Голландии, которую так любил русский царь Петр I, можно было уподобить и Венеции и Петербургу: вода, каналы, мосты. Но для такого сравнения, во-первых, Венеция была слишком древним городом — форпостом Финикии, откуда и герб этого города «Крылатый Лев», «Феникс» или «Вениче» по-итальянски; Петербург же — детище Петра — был слишком молод; во-вторых, в отличие от Венеции с ее лазурным южным небом, над Амстердамом, как почти и над всей остальной Голландией постоянно висела тяжелая северно-морская пасмурная погода, не гостья, а хозяйка здешних мест. Амстердаму было далеко до Санкт-Петербурга по пышности, насаждаемой русскими императорами в их новой столице.

После конфуза со своим приемным сыном, бывший посланник барон де Геккерен в ожидании новых назначений отсиживался в деловой столице Голландии — Амстердаме, где его высокое звание не мешало принимать участие в разных финансовых и коммерческих операциях.

Дантеса при нем здесь не было, как довольно быстро сумел с полной точностью установить граф Монте-Кристо при помощи верного своего слуги.