Юрий Винничук - Танго смерти

– А ну-ка расскажите, – заинтересовались торговки.

– А это очень просто. Все это тушат в масле с луком и зеленью, и фертик [67]. Ничего хитрого.

– И с чем вы это едите? – спросила Славка.

– С хлебом.

– Без мяса?

– Мясо ем только зимой, и то не часто. И вам не советую злоупотреблять.

– Ага, – сказала Славка, упаковывая ему творог, масло и сметану. – Теперь мы знаем секрет долголетия. А мой муж, как мяса на столе нет, кричит, что я его голодом морю. Нет, чтоб мне такое сокровище досталось, как пан Иосиф!

Тут соседка со смехом ткнула ее в бок:

– Так, Славка, еще не поздно! Глянь, какой мужик, – как стена! Еще и сам есть готовит. А что, пан Иосиф, возьмете нашу Славку?

Но старого Милькера не так-то просто можно было подколоть:

– А почему бы и нет? Но сначала нужно, чтобы пани Слав ка на диету села, потому что моя старинная кровать нас не выдержит.

Женщины хохотали, аж за бока хватались, а на Славку к тому же икота напала, так что даже пришлось молоком запивать. Старик любезно со всеми попрощался и ушел в овощные ряды, там у него знакомых не было, поэтому опытным взглядом он внимательно следил, как взвешивают и что взвешивают, и не удержался от реплики:

– Вот вы подбросили мне подгнившие помидоры и думали, что я не замечу. А я вам скажу, что вы не мне, вы себе плохо делаете.

– Как это? – удивилась торговка, послушно заменяя подгнивший помидор.

– А так, – продолжил Милькер, – ведь если покупатель придет домой и обнаружит, что вы ему свинью подложили, то обязательно выскажет в ваш адрес какие-то плохие слова. Может, даже проклятие какое-нибудь. А эти слова и это проклятие, да будет вам известно, вам так просто не пройдут, а отразятся на вашем здоровье.

– Да идите! – не поверила торговка и даже оглянулась на соседок, ища поддержки, но те изумленно молчали, и видно было, что слова Милькера их задели, и каждая уже прокручивает в голове те не вполне порядочные поступки, которые были в их жизни.

– Да-да, – кивал он головой, – слова имеют большую силу. И в Библии написано, что Господь творил мир словом. Слово одних до небес возносит, а других в землю втаптывает. Бойтесь злых слов, сказанных о вас.

Торговка помогла ему упаковать овощи, и он ушел, а женщины еще долго провожали его задумчивыми взглядами, было в этом человеке что-то такое, что заставило их прислушаться, да надолго ли – кто знает.

Уже выйдя на Клепаровскую, старик услышал за спиной: «Пан Милькер!» Оглянулся и увидел какого-то невысокого жилистого человека с прищуренными глазами, этот прищур сразу вызвал ассоциации с послевоенными годами, когда он сидел перед чекистами, которые его допрашивали, и все его ответы на их вопросы они выслушивали, прищурив глаза, словно давая понять, что не верят ни единому его слову.

– Извините, – сказал мужчина, вынимая из кармана удостоверение подполковника СБУ, фамилии Милькер не успел прочесть, но она его и не интересовала, – что я вас задерживаю, но я бы хотел перекинуться с вами парой слов. Не могли бы мы присесть где-нибудь на лавочке?

Милькер был в последнее время настолько ограничен в общении, что даже не возражал. Они отошли в сторону и сели на скамейку. Старик положил возле себя свои покупки и вытянул ноги.

– Возможно, это не лучшее место для разговора, – сказал подполковник, – но, видите ли, мы не хотели вас беспокоить повестками…

– Ага, – засмеялся Милькер, – не хотели беспокоить, чтобы не вызывать неприятные воспоминания? Какими же вы теперь деликатными стали!

– Ну, мы же сейчас заботимся о безопасности Украины. Я читал ваше дело, вам пришлось многое пережить. Но нас сейчас интересует одна вещь… Когда вы находились в концлагере, вы там исполняли «Танго смерти»…

Утро ворвалось в уши громким щебетом птиц, девушки рядом со мной не было. Я приподнялся на локте и осмотрелся, потом потрогал носок – листы были на месте. Тут же появилась Миля:

– Доброе утро, сплюшка! Идите вон туда – там из-под ивы бьет родник.

Я послушался и действительно увидел в большом горшке плакучую иву, из-под которой била и уходила в землю вода, она была прохладная, и я с удовольствием умылся, а потом сделал осторожный глоток – вода была вкусная, хотелось ее пить и пить, хоть она и сводила зубы.

Миля сложила постель, я отнес ее на место, потом мы позавтракали и отправились в путь. Туман рассеялся и клубился только под самым потолком, солнечные лучи сияли и играли на корешках книг, мы шли, весело переговариваясь, как вдруг что-то шмыгнуло за стеллажом и засеменило прочь.

– Что бы это могло быть? – удивился я.

– Что-то такое, что нас не ожидало.

– Такое впечатление, что оно было мокрое.

– И противное.

Стеллажи напоминали скалы, на которые можно было взбираться и зависать над пропастью, но мы предпочитали их обходить, хотя иногда это давалось не так уж и легко, потому что чем дальше, тем более неровными рядами они выстраивались, а часто стояли наискось, поперек или вплотную друг к другу, иногда они кренились и напоминали Пизанскую башню, и тогда мы проходили мимо них, задрав головы, опасаясь, что они рухнут на нас и похоронят под завалами мудрости веков, время от времени со стеллажей слетала какая-то книга и, отчаянно затрепетав крыльями страниц, опускалась нам под ноги, словно просясь в руки, но мы лишь пробегали глазами название и шли дальше, хотя и не были уверены, что за нами никто не следит, потому что наши уши улавливали шелест и шорох, тоненькое шипение, попискивание, а порой хлюпанье и всплеск, что было и вовсе невероятным на территории библиотеки. Я уже начал подумывать о том, что мы попали в какие-то неизведанные уголки вселенной, где запахи и звуки не соответствуют тем, к которым мы привыкли, с которыми живем, которые находят отклик в наших душах, мы здесь, очевидно, чужие, и все эти стеллажи, и книги, и цветочные горшки воспринимают нас как пришельцев, посягнувших на их территории, сотни неприязненных взглядов впивались нам в спины, а сверху, когда мы случайно задевали ногами или плечами стеллажи, сыпался мелкий снежок или какие-то пожухлые листья, свернутые и испещренные красными пятнами, а когда я поймал несколько снежинок, то увидел, что они имеют форму не звездочек, а всяких букв и знаков препинания, и были там не только кириллические и латинские, но и арабские и жидовские, и даже какие-то неизвестно чьи иероглифы, к сожалению, они так быстро таяли, что понять, что за послание сходит мне с библиотечных небес, было невозможно.

Под ногами поскрипывал старый пол, а снизу доносился резкий запах моря и водорослей, он словно поднимался из щелей в полу, я даже не удержался, стал на четвереньки и заглянул в одну такую щель, там было темно, но морем пахло еще отчетливее, в той черной гуще, в мохнатой тишине волны чуть слышно наплывали на берег, неспешно и сонно, словно море еще не проснулось, все еще пребывая в самоуглубленной дремоте и раскачиваясь в медленном ритме, волны ложились мягко и нежно, как одеяльце на младенца. Я ничего не мог разглядеть, лишь кое-где мелькали огоньки, напоминающие свечение планктона, и когда они вспыхивали, можно было различить какие-то черные блестящие холмы, которые появлялись и исчезали в волнах, и разобрать было невозможно – то ли это каменные глыбы, то ли спины каких-то морских чудовищ, которые тоже еще дремали, нежась в теплой постели.