Юрий Винничук - Танго смерти

– Ну, это нормально, когда мужчина раздевает взглядом красивую женщину.

– Вы тоже меня раздевали взглядом? – засмеялась Данка.

– Это было на Чертовой скале, – ответил Ярош улыбкой. – Я вас раздел и одел. Сейчас вы одеты, можете не стесняться.

– Ой, спасибо, а то я распереживалась. – Она вдруг наклонись к Ярошу и прошептала: – Я вам скажу, а вы улыбайтесь и не поднимайте глаз. Сыграем в интим. Вон там на улице прохаживается человек и делает вид, что разговаривает по мобилке, а на самом деле он ждет, когда освободится какой-нибудь столик. Он меня пас от самого университета. – Потом она села прямо и продолжила: – А когда я заявила этому Кнышу, что не собираюсь ничего этого делать, он сказал, чтобы я сначала посоветовалась с папой. Я спросила, а при чем тут папа. А при том, сказал он, что из-за моего упрямства папа, возможно, больше никогда не попадет на государственную службу. Понимаете?

Ярош посмотрел на улицу, мужчина с мобилкой действительно ходил взад и вперед, но как только освободился один из столиков, он поспешил его занять.

– Я думаю, – сказал Ярош, – что мы смело можем этого типа игнорировать. Как и того, за столиком. Чего нам бояться?

– Кныш требовал, чтобы я дала расписку, что буду держать наш разговор в тайне. Я отказалась. А он сказал буквально следующее: «Ну, что ж… Для ваших арканумских увлечений совсем не обязательно еще и студенткой быть. Наоборот, университет у вас лишь отбирает драгоценное время». Я вышла, хлопнув дверью, а только позже поняла, что он имел в виду. Меня могут исключить?

– Не думаю, чтобы дошло до такого. У вас же не было никаких проблем с учебой?

– Нет. Ну, разве что с физкультурой… Там я просто отмазалась… точнее, папа отмазал.

– Может, поговорим о чем-нибудь более приятном? Вы уже выбрали себе тему дипломной?

– Конечно. Угадайте с трех раз.

– Творчество Люцилия на фоне эпохи?

– Ага. И вы – мой руководитель.

– Ну не Кныш же!

Оба рассмеялись, тип за столиком взглянул на них искоса и закурил.

– В воскресенье, – сказал Ярош, – я был слишком взволнован… или раздражен… Не совсем внимательно прочитал ваш перевод жизнеописания Люцилия, написанный Альцестием. Но вчера я наконец вчитался… Мне кажется, вы слишком серьезно отнеслись к тексту… Альцестий в действительности стебется… ерничает… он никогда не был Люцилию другом, всегда считал его своим конкурентом… Это такая же ситуация, какая была у нас с Шевченко и Кулишом. Кулиш написал поэму «Тарас в аду», где подтрунивал и над самим Шевченко, и над Костомаровым. У Шевченко в аду подвешен к шее бочонок с водкой, но напиться он не может, потому что не дотягивается. Нечто похожее видим и у Альцестия. Эти его истории о Люцилии… Это просто какая-то пародия на жизнь… Альцестий, якобы со слов Люцилия, повествует о разных случаях из его жизни, даже из детства. Но там отчетливо просматривается ирония. Если Люцилий ему что-то и рассказывал, то не в такой форме. Ну, вот вы представляете себе, чтобы сын рассказывал о своей матери как о любовнице короля?

– Что-то такое я и заподозрила, потому что там слишком много таких деталей, которые не произносят вслух…

– Я позволил себе отредактировать ваш перевод… то есть правки мои были не такими уж и существенными, но, по крайней мере, они отражают, возможно, именно то, что хотел выразить Альцестий. То есть я убрал всю патетику и пышность фраз.

– Ой, а можно посмотреть?

– К сожалению, нет… Я ведь не планировал этой встречи… думал, что в пятницу, когда у нас будут практические занятия…

– Но я не дождусь пятницы! Я знаю, что вы скажете: пришлю имэйлом. Нет, я хочу услышать отредактированный перевод из ваших уст. Я буду держать в руках свой перевод и сверять с вашей редакцией. И знаете, где это мы воплотим в жизнь? В вашем саду. Под той старинной грушей, которую вы хотели срубить. Мама говорила, что там еще полно груш. Надеюсь, наши головы не пострадают?

Она говорила это со смехом, и глазки ее светились и играли на солнце, Ярош залюбовался ею и, прежде чем что-то осознал, согласился.

– Только знаете, что сделаем? – сказал он. – Вот вам деньги, возьмите и выйдите, будто в туалет, а на самом деле рассчитайтесь. А потом быстро идите на Подвальную. Я вас догоню. Этот тип, пока что-то сообразит, не успеет быстро рассчитаться.

Ярош с удовольствием наблюдал, как неизвестный засуетился, увидев, что он встал, стал махать официанту, но пока тот подошел, Ярош уже свернул за угол. На Подвальной они сели в такси и через несколько минут оказались на Кривчицах, а там Ярош вынес из дома и положил под грушей старый матрас, на котором оба и разместились с вином и рукописями. Пани Стефа на соседнем подворье подвязывала астры, но не забывала время от времени поглядывать в их сторону, улыбаясь при этом с довольным видом.

– Ну что – начнем? – сказал Ярош и принялся читать свою редакцию перевода. – «Палачи и жертвы». Название я оставил ваше, хотя в оригинале было «Лисе а оло» – «Рыцари и головы». И я не уверен, какой из вариантов лучше. Итак, идем дальше…

«В детстве мама ходила с Люцилием в королевский дворец. Там она оставляла его в огромном зале, велев подождать, пока она вернется. Люцилий охотно соглашался ждать, ведь стены были расписаны причудливыми растениями и животными, казалось, что ты попал в густой-прегустой первозданный лес – крупные лапчатые листья, хищные папоротники и вьющиеся стебли таили в себе тела леопардов, и только внимательно приглядевшись, можно было различить их гибкие силуэты, уловить напряженный блеск злобных глаз, а вверху порхали яркие птицы, которых в Аркануме никто не видел. И Люцилий, разинув рот, смотрел на это чудо, и никогда ему не бывало скучно.

А в это время его мать извивалась в королевских объятиях. У короля было немало наложниц, но ни одна не разжигала в нем такого желания, как Анастазия. В первую очередь его доводило до безумия то, что она совсем не стеснялась своей наготы и позволяла рассматривать себя со всех возможных позиций, она сама раздевала короля, укладывала его на постель и лобзала с головы до ног так опьяняюще, что тот закрывал глаза и взлетал куда-то в небеса, чтобы плыть вместе с облаками и исчезать за горизонтом. У других его любовниц не было ни капли подобных фантазий.

Интересно, что дома Анастазия вела себя очень скромно и больше походила на забитую молчаливую женщину. Ее муж, военачальник Туллий, находился по большей части в походах, дома засиживался редко, а кроме того, был вдвое старше своей жены. Слуги, которым он искренне доверял, берегли Анастазию как зеницу ока и если видели, что она куда-то собирается, тут же набивались в сопровождающие. Поэтому она и брала с собой маленького Люцилия, чем усыпляла бдительность челяди. Мальчик ни разу не усомнился в том, что его мама занята прическами королевских дочерей, ведь именно такое объяснение слышал он из ее уст. Вместе с просьбой никому об этом не говорить. К счастью, Люцилий умел молчать и не выносил из королевского дворца никаких других впечатлений, кроме воспоминаний об удивительном первозданном лесе на стенах.