Юрий Галинский - За землю отчую.

И тут началось!..

Корень с дружками рябого набросились на Гордея. Атаман успел вырвать из ножен меч и не подпускал их близко, а Митрошка растерялся, неуклюже махал дубинкой, жался к нему.

Федор первым оказался рядом. Выхватив у швеца дубинку, раскрутил ее над головой, разъяренным медведем навалился на приятелей Епишки. Те попятились, но один не успел увернуться — удар пришелся ему по плечу, хрустнули кости, и он с воплем повалился на землю. Теперь в драку ввязались все. Замелькали мечи, ножи, топоры, ослопы. Раненые падали на землю. Сторонников атамана было больше. Клепа, схватившись врукопашную с Епишкой, быстро подмял его и связал. Остальные бросили оружие.

Двор был почти пуст. Большинство монахов и крестьян сбежало. Остались только слепой гусляр с мальчиком- поводырем, несколько монастырских старцев да еще ключ- ник, что, тяжело дыша, продолжал сидеть возле убитой бабы.

По знаку атамана лесовики подвели к нему Епишку, руки его были заломлены назад и туго связаны веревкой. С перекошенным от боли лицом (Митрошка крепко зашиб рябого) стоял он перед Гордеем, злой и непримиримый, ненавидяще сверлил его колючими глазами.

Что сычом глядишь? Аль напугать хочешь? — презрительно усмехнулся вожак лесовиков.

Тот не выдержал, сплюнул, опустил голову.

Бил дед жабу, стращая бабу! — подал голос Митрошка, но никто из лесовиков не улыбнулся — с настороженностью ждали решения атамана.

Гордей отвернулся от рябого, подошел к его соратникам. Их было шестеро: Корень, Рудак, еще трое молодых парней из разбойной станицы и узкоплечий, заросший рыжеватой щетиной незнакомец средних лет.

Что с отступниками сими делать станем, молодцы? — громко спросил атаман.

Лесовики в нерешительности молчали.

С рябым водиться — что в крапиву садиться! — выкрикнул Митрошка, и его поддержали.

Бодливую корову из стада вон...— пробормотал угрюмый Клепа.

Гнать их в шею! — выкрикнул Ивашко-кашевар и, заложив пальцы в щербатый рот, пронзительно свистнул.

Верно! — согласился Гордей.— Порешить их вроде бы негоже. Пущай идут, коль ватага им не по нутру... Развяжи-ка их, молодцы!

Едва их освободили от пут, Епишка и незнакомец быстро пересекли монастырский двор и скрылись за оградой. Даже не оглянулись на своего дружка, раненного Федором, который, стеная, умолял их не бросать его. Покинул монастырь и Митька Корень. Остальные попросили Гордея не изгонять их из ватаги.

Лесовики уже остыли после драки, послышалось:

Пущай остаются!

Где гнев, Гордей, там и милость.

Лошадь на четырех ногах, и та оступается.

Атаман не возражал, молвил примирительно:

Будь по-вашему!..

Затем повернулся к монастырскому ключнику, который все еще сидел на земле, и строго спросил:

Ну, что, отче, есть ли припас в обители?

Есть, добрый человек, есть,— в страхе поглядывая на ватажников, прошамкал тот.

Эх ты!..— выругался Гордей.— Чего ж брехать было? А?!.— И добавил с укоризной: — Из-за тебя столько люду пало!

Монаха трясло, как в лихорадке. Опираясь дрожащими руками о землю, он стал на четвереньки, с трудом выпрямился. Торопливо перекрестившись, забормотал:

Упокой, господи, души их...

Иди! — раздраженно оборвал его атаман и громко, чтобы слышали все, произнес: — Вера без дел мертва есть!

Ключник оторопело взглянул на него, съежился и поплелся к монастырской трапезной. Ватажники гурьбой двинулись следом за ним.

Дяденька атаман! — послышался детский голос, когда они поравнялись со слепым гусляром. Гордей удивленно повернул голову, остановился.

Чего тебе?

Эх, дяденька! Зачем же ты рябого отпустил? Он ведь давеча нехристей навел сюда в обитель. Сколько они люду поубивали — страсть!..

Тонкий голосок мальчика захлебывался от волнения, а большие серые глаза по-взрослому осуждающе смотрели на вожака лесовиков. Гордей не понял, переспросил: Когда навел? Какого люду?.. Эй, ключник, стой! — окликнул он монаха.— Сказывай, что учинилось!

Ключник, опасливо жмуря красные, набрякшие веки, стал отнекиваться; ссылался, что оконце его кельи выходит не во двор. Атаман нахмурился, нетерпеливо махнул рукой. Лишь тогда, перемежая слова вздохами, тот рассказал, что произошло.

Прежде чем захватить Серпухов, степняки ворвались во Владычный и Высоцкий монастыри и, ограбив их, двинулись на город. Людей там почти не осталось — большинство горожан, которых успели предупредить серпуховские порубежники, укрылись в окрестных лесах. Ордынцы торопились к Москве. На другой день, оставляя после себя повсюду пепелища и трупы, вражеские тумены 1 ушли на север.

Утром следующего дня беглецы уже знали об этом. Ночи стояли холодные, часто непогодилось, болели дети, кончалась прихваченная с собой впопыхах скудная еда. Успокаивая друг друга тем, что ордынцы не вернутся, люди решили направиться в монастыри. Но, на беду, среди них оказались предатели. По наущению Епишки, который во время набега затесался, меж горожанами, несколько негодяев ночью выбрались из обители и привели под ее стены рыскавший в окрестностях Серпухова вражеский чамбул 2. Вломившись в монастырь, ордынцы учинили резню. Пощадили только несколько десятков молодых серпуховчан — ясырь, который предназначался для продажи, да монахов, что попрятались в кельях.

Т у м ей — воинское соединение ордынцев в десять тысяч всадников.

Чамбул — конный отряд.

Вечером враги убрались из монастыря. Епишка с дружками ушли следам. С того времени их больше никто не видел. И вот они появились снова...

Что же вы, отцы святые, сразу об этом не сказали? — гневно спросил Гордей.— Теперь понятно, отчего так все спужались!

Кто ж его ведал, по душе ль тебе такое придется? Кто ж его знал? — опуская под его тяжелым взглядом глаза, разводили монахи руками.

Толпой вывалились за монастырскую ограду, но воров и след простыл.

ГЛАВА 16

Порубежники выехали на тарусскую дорогу раньше шуракальцев. Василько гнал коня вовсю, следом плотной группой мчались остальные. Темно-зеленой стеной проносились деревья и кусты векового леса, дорогу застилала густая курява. Наконец воины увидели возки и конную охрану княгини. Заслышав конский топот, сторожевые дружинники обнажили мечи, плотным кольцом окружили княжеские возки и стали выстраиваться в боевой порядок.

Свои мы, свои!

Жеребец Василька едва не сшибся с конем сына боярского Дмитрия.

Я — Василько, сын Сысоя, десятник с порубежного острога на Упе!

— Здравствуй! — обрадованно воскликнул сын боярский.— А мы уже встревожились.

Подскакал боярин Андрей Иванович Курной.

Беда, бояре, ордынцы следом гонят!—взволнованно говорил Василько.— Сотни три, не меньше.

Покинем возки, а сами в лесу схоронимся,— предложил сын боярский.