Александр Дюма - Графиня Солсбери

Последние не заставили себя ждать: в тот же день Уоллес увидел, как они идут вперед на южном берегу Форта. Суррей, будучи опытным полководцем, сразу же оценил преимущество позиции Уоллеса и отдал приказ остановиться, чтобы отсрочить битву; но Крессингем, духовное лицо и казначей, который должен был бы предоставить наместнику Шотландии, известному искусному стратегу, право принимать все меры, кои тот сочтет нужными, въехал верхом в гущу солдат, крича, что долг полководца заключается в том, чтобы сражаться всюду, где встретится враг; после чего английская армия, воодушевившись, громкими криками потребовала дать сражение.

Суррей был вынужден трубить сигнал к наступлению, и авангард под командованием Крессингема (подобно всем священнослужителям того времени, он решительно пускал вход меч и копье) начал переправляться по мосту и развертываться на другом берегу.

Этого и ждал Уоллес. Едва увидев, что половина английской армии перешла на его берег, а мост позади нее забит войсками, он дал сигнал к атаке, лично ведя в наступление шотландцев. Все английские солдаты, перешедшие мост, были убиты или взяты в плен; все, кто находился на мосту, были смяты, сброшены в воду и утоплены. Суррей понял, что остатки его армии погибнут, если он не примет важного решения: он приказал поджечь мост, пожертвовав одной частью своих людей ради спасения другой, ведь если бы шотландцы переправились через реку, то они застигли бы своих врагов в таком смятении, что, вероятно, за день покончили бы со всей армией.

Крессингема отыскали среди мертвецов, но ненависть, которую он вызывал, оказалась столь велика, что шотландцы, нашедшие его труп, срезали с него кожу полосками, пуская их на ремни и подпруги для своих лошадей.

Суррей же, поскольку располагал еще значительными силами, отступил в глубь Англии и двигался очень быстро, так как не хотел, чтобы весть о поражении обгоняла его. В итоге он переправился через Твид, приведя обратно в Англию остатки армии. По мере отхода англичан население поголовно поднималось на борьбу, и не прошло двух месяцев, как все замки и крепости снова перешли во власть шотландцев.

Эдуард I узнал об этих событиях во Фландрии и тотчас вернулся в Англию. Творение его честолюбия рухнуло сразу. Эдуарду I пришлось потратить годы хитростей и переговоров, чтобы покорить Шотландию, а потерял он ее после одной битвы. Вот почему, ненадолго задержавшись в Лондоне, он принял из рук Суррея остатки его войск, сформировав из них ядро значительной армии, и сам отправился усмирять мятежников.

Тем временем Уоллес был назначен протектором; но дворяне, считавшие его способным на то, чтобы мечом освободить Шотландию, тогда как сами они еле-еле осмеливались защищать ее словом, решили, что он слишком низкого происхождения, чтобы управлять страной, и отказались его поддерживать. Уоллес воззвал к народу, и к нему примкнуло множество горцев. Хотя его армия была слабее армии Эдуарда по числу солдат, в оружии и воинской тактике, Уоллес, уверенный, что в создавшемся положении самое худшее — отступление, смело пошел навстречу королю и столкнулся с его армией под Фолкерком 22 апреля 1298 года.

Обе армии выглядели совершенно по-разному. Армия Эдуарда, набранная из всего дворянства и рыцарства королевства, двигалась вперед на великолепных конях, которых рыцари получали из великого герцогства Нормандского, а с флангов ее окружали грозные лучники — каждый из них нес в сумке дюжину стрел и бахвалился, будто у него на поясе болтается жизнь дюжины шотландцев. Армия же Уоллеса едва насчитывала пять сотен всадников и немного лучников из Эттрикского леса, находящихся под началом сэра Джона Стюарта из Бонхилла; остальную часть солдат составляли горцы, плохо защищенные от стрел кожаными латами; горцы шли тесно сомкнутым строем, и их прижатые друг к другу длинные пики казались движущимся лесом. Выйдя на место, где он решил дать сражение, Уоллес приказал остановиться и, обратившись к воинам, сказал:

— Вот мы и прибыли на бал; теперь покажите-ка, на что вы годитесь в танцах.

Эдуард тоже сделал остановку, но, поскольку позиции обеих армий были выгодными и никто из полководцев не решался первым пойти в атаку, английский король решил, что он покроет себя позором, ожидая нападения мятежников, и приказал трубить сигнал к сражению.

В эту минуту вся тяжелая кавалерия англичан дрогнула, словно скала, готовая обрушиться в озеро, но была остановлена длинными копьями шотландцев. Этот первый удар почти полностью свалил две первые шеренги английских рыцарей, ведь раненые кони сбрасывали всадников, и те, будучи стеснены в движениях грузными доспехами, были почти все перебиты, не успев даже встать на ноги; но тут шотландская кавалерия, вместо того чтобы поддержать пехотинцев, отважно исполнявших свой долг, побежала, открыв один из флангов Уоллеса. Эдуард тотчас бросил в прорыв лучников, и они, уже не боясь, что их атакуют всадники, смогли приблизиться к шотландцам на расстояние в полполета стрелы и целились наверняка в тех, кого надлежало убить. Уоллес быстро призвал на помощь своих лучников, но конь сэра Джона Стюарта, ведущего их в бой, споткнулся о корень дерева, и седок упал головой вперед, разбившись насмерть. Тем не менее шотландские лучники продолжали наступать. Однако, не имея больше командира, кто руководил бы их действиями, неосторожно раскрылись перед врагом и были уничтожены. В это время Эдуард заметил в шотландской армии некоторое смятение, вызванное тем, что его отборные стрелки осыпали шотландцев дождем стрел. Он встал во главе отряда набранных им отчаянных храбрецов, бросился в брешь, проделанную в рядах шотландцев его лучниками, и, увеличив во всю ширину своего отряда уже нанесенную рану, проник в самое сердце шотландской армии; понеся большие потери, она не смогла оказать сопротивления и была вынуждена обратиться в бегство, оставив на поле брани друга Уоллеса и его боевого соратника, сэра Джона Грэхэма, который, возмущаясь трусостью шотландских дворян, не отступил ни на шаг и погиб, сражаясь во главе своих воинов.

Уоллес до последнего оставался на поле битвы, а с наступлением темноты — раньше ни его, ни несколько сот воинов, его окружавших, не могли заставить отступить — скрылся во мраке соседнего леса, где провел ночь, прячась в ветвях дуба.

Покинутый дворянством, Уоллес тоже отрекся от него, думая лишь о том, как сохранить верность стране, и сложил с себя титул протектора; пока лорды и бароны продолжали сражаться каждый за себя или покорялись, преследуя личные выгоды в ущерб интересам отечества, Уоллес (за ним гонялись по горам, охотились в лесах) носил с собой свободу Шотландии, словно Эней память о богах Трои; где бы ни находился Уоллес, он заставлял биться сердце родины, биение которого всюду, где Уоллеса не было, почти не ощущалось, и семь лет, что он находился в изгнании, неотступным и грозным кошмаром преследовал по ночам Эдуарда, не верившего, что Шотландия покорится ему, пока там будет Уоллес. Было обещано вознаграждение тому, кто выдаст Уоллеса мертвым или живым, и новый предатель отыскался среди дворян, однажды уже предавших его. Как-то, когда Уоллес обедал в замке Робройстоун, где, как он верил, его окружают одни друзья, сэр Джон Ментеф, подававший ему хлеб, положил его на стол подовой стороной кверху, что было условным сигналом: два сотрапезника, сидевшие по обе стороны от Уоллеса, схватили его за руки, а двое слуг, стоявшие у него за спиной, опутали веревками тело. Всякое сопротивление было невозможно. Поборник свободы Шотландии, связанный словно попавший в западню лев, был доставлен к Эдуарду, и тот, желая поиздеваться над пленником, велел привести его на суд в терновом венце. Исход суда сомнений не вызывал. Уоллеса приговорили к смерти, притащили к месту казни на металлической решетке и отрубили голову; потом тело четвертовали, нацепили каждую его часть на пики и выставили их на Лондонском мосту.