Алексис Бувье - Кредиторы гильотины

– С Жобером?

– Да.

– Он хотел узнать – нашли ли булавку?

– Ты и это знаешь? – с удивлением спросила она. – Ведь об этом ничего не было упомянуто на процессе.

– Продолжай.

Удивленная Нисетта продолжала:

– Несколько дней спустя я увидалась с ним, и он посоветовал мне скрыться, так как мое имя было произнесено прислугой.

Вот тогда я и стала госпожой Левасеер, что тебя так удивляло. Через три года, когда все выяснилось, я бросила его.

– Это ужасно! – подумал вслух Панафье.

– Что ты говоришь?

– Ничего. Но это еще не все. Ты снова с ним увиделась.

– Мы виделись с ним мало. Только спустя два месяца после дела Левассера.

– Какого дела?

– Когда он сошел с ума.

– И ты называешь это делом?.. – с горечью сказал Панафье.

– Он приказал мне отправиться в путешествие в Женеву и Лион.

– Из-за Эжени Герваль по прозвищу «Графиня»…

– Да ты полицейский! – вскричала Нисетта, явно испуганная.

– Ты ездила в Лион, чтобы познакомиться с Эжени Герваль?

– Да, – сказала Нисетта, дрожа от страха.

Панафье перехитрил ее. Теперь она понимала, что значили мнимая страсть и странный каприз Моля. Все это имело одну цель – поиски Андре Берри.

Она постоянно попадалась в грубые ловушки, расставляемые для нее, и на этот раз она зашла слишком далеко. Для нее не было возможности отказаться от сказанного, надо было продолжать свои признания.

Панафье, заметивший внутреннюю борьбу Нисетты, сказал ей:

– Ты понимаешь, Нисетта, что теперь речь идёт о твоей свободе. Я одним словом могу отправить тебя в префектуру. Твоя участь зависит от твоего чистосердечия.

– Но я не виновна. Я действительно была поверенной этого человека.

– Я не буду с тобой спорить, но если ты не будешь продолжать, я подумаю, что ты тоже…

– И ты выдашь меня? – с удивлением спросила Нисетта.

– Если ты солжешь, то отправишься прямо отсюда в тюрьму.

– В таком случае ты настоящий полицейский!

Панафье пожал плечами.

– Ты была в Лионе в вечер отъезда Эжени Герваль в Париж?

– Да, – покорно ответила Нисетта.

– Что ты делала?

– По приказанию Андре я занялась багажом.

– Значит, ты ужинала вместе с ними?

– Да.

– Эжени Герваль знала тебя?

– Мы встречались раза два.

– Вместе с Раулем?

– Да, вместе с Раулем.

– Андре тогда называл себя Раулем?

– Да.

– Что вы дали ей выпить за ужином, что она потеряла память?

– Это было не за ужином. За ужином мы пили шампанское и напились обе. Один Рауль был хладнокровен. Но в отдельном вагоне, в котором мы отправились, кутеж продолжался. Тогда Рауль заставил ее выпить шампанское, в которое был насыпан желтый порошок. Этот порошок вначале приводит в возбуждение, внушает безумные идеи – а затем наступает сон.

– А затем?

– А затем – безумие.

– Да, действительно. И ты знала ужасное действие этого порошка? Ты не в первый раз употребляла его?

Нисетта побледнела и опустила глаза.

– Один раз ты уже применила этот порошок у себя дома на Левассере, и с того дня бедняк находится в доме для умалишенных. Нисетта, кто заставил тебя совершить это ужасное преступление?

– Он! Он! Все он! – ответила Нисетта, закрыв лицо руками.

– Однако у него не было причины ненавидеть Левассера.

– Нет, была.

– Какая?

– Андре дал мне на сохранение шкатулку с драгоценностями и бумагами. Я тщательно спрятала эту шкатулку, но однажды Левассер нашел ее и стал требовать у меня объяснений, которых я не могла ему дать. Между нами произошла ужасная сцена, и я сказала ему, что эта шкатулка была мне подарена. Тогда он мне сказал, что я скрываю краденые вещи. Я хотела отнять у него шкатулку, но он отказался отдать ее и объявил, что отнесет ее в полицию, куда владелец может обратиться за ней. Он хотел уйти. Тогда я побежала предупредить Рауля, заставив тем самым Левассера остаться дома, так как он не мог оставить дом без присмотра. Вот тогда Рауль и дал мне этот порошок. Когда я вернулась, меня ожидала новая сцена. Левассер перерыл все и нашел белье и платье, которые ты видел на мне иногда. Тогда он сказал, что понимает теперь мои странные отлучки, и теперь все это должно кончиться. От гнева у него пена выступила у рта. Я незаметно для него насыпала порошок в графин. В возбуждении он налил себе воды и выпил.

– И?.. – спросил Панафье, испуганный и озадаченный смелостью и цинизмом существа, на которое он смотрел до сих пор как просто на женщину весьма легкого поведения.

– На другой день Левассер проснулся сумасшедшим. Он воображал, что представляет на земле Амура, посланного Орфеем пленять женщин своими прелестями.

Сказав это, Нисетта расхохоталась.

У Панафье невольно вырвался гневный жест, но он тут же сдержался. Эта женщина без души и сердца внушала ему глубочайшее отвращение.

– И этот же самый порошок вы использовали в случае с Эжени Герваль?

– Да, – ответила Нисетта.

– Какое действие он произвел?

– Часть ночи она смеялась и была весела. В Дижоне она, наконец, заснула от усталости.

Приехав в Париж, Рауль разбудил ее. Она открыла глаза, и так как порошок уже начал действовать, послушно встала. Я вынуждена была привести в порядок ее костюм, потому что она ничего не соображала. Рауль подал ей руку, довел до экипажа и сел вместе с ней.

– А ты что делала?

– Рауль поручил мне получить багаж и отвезти в указанное место.

– И таким образом несчастная была вами ограблена…

– Нет, на ее плече висела маленькая дорожная сумочка, в которой лежали ее драгоценности и бумажник, содержащий довольно большую сумму денег.

– Он уехал вместе с ней? Куда же вы ее отвезли?

– На бульвар Молерб напротив парка Монсо. Там он нанял квартиру, которую меблировал мебелью, купленной в отеле Друо.

– Он нанял квартиру специально для этого дела?

– Нет. Два или три раза он там устраивал ужины. Там же он переодевался аббатом.

– Разве он еще одевался в этот костюм?

– К Адели Мазель он всегда приходил одетый таким образом. И Адель была уверена, что он аббат. Эта уверенность даже увеличивала ее любовь к нему. Она выдавала его за своего духовника.

– Возвратимся к Эжени Герваль. Ты знала, что произошло?

– Да, как всегда. Они приехали в нанятую квартиру. Когда они легли спать, она воображала, что он любит ее, и доверчиво отдалась ему. Воспользовавшиеь этим, он воткнул ей в затылок золотую булавку.

– Такую же, как эта? – спросил Панафье, показывая булавку.

– Где ты ее достал?!

– Я скажу тебе это со временем. Продолжай!

– Я все тебе сказала.

– Он говорил тебе, что его жертвы страдали, кричали?

– О нет! Они незаметно переходили от жизни к смерти, наслаждаясь любовью.

– А Эжени Герваль?

– Я вижу, что ты знаешь все.