Владимир Афиногенов - Белые лодьи

«Значит, сарацины не ждут нас. И появление хеландий внесет в их души смятение и панику на кораблях и в гарнизоне. Хорошо бы с ходу подойти к острову и начать штурм его береговых укреплений, а потом приступить и к самой крепости».

Спустившись на палубу, Василий поделился этими мыслями с Константином Кондомитом, но тот сразу возразил:

— Устали гребцы, парусами им не помочь — безветрие, до берега, может, и догребут, но когда случится морской бой, необходимую маневренность в сражении хеландиям измученные невольники не обеспечат, сколько бы надсмотрщики их ни били… И тогда наши корабли превратятся в деревянные корыта, болтающиеся по воле волн… А это, шталмейстер, равно поражению…

— Но тем временем мы сумеем провести транспортные суда с таранными башнями к берегу, высадить на него велитов и начать штурм крепости. Мы должны ее взять у арабов!

— Согласен с тобой — должны. Таков приказ императора, для этого сюда и посланы… Но без поддержки хеландий действия велитов, поверь мне, старому морскому волку, ничего не будут значить… А хеландии увязнут в бою и помочь штурмующим не смогут. К вечеру мы поднимем из воды весла, а рано утром, когда холодные массы воздуха устремятся к Сицилии, наши корабли с отдохнувшими гребцами и велитами ринутся вперед. Вот так, дорогой Василий…

Македонянин прошел снова на корму к лучникам, посмотрел за борт, где еще резвились летучие рыбы, и зло подумал: «Тоже мне — морской волк… Гусь ты лапчатый, а не волк!» — и негодующе сплюнул в море.

Он был зол на него не потому, что Константин не согласился с его мнением (в душе Василий почувствовал убедительность доводов главнокомандующего), — покоробило патрицианское, как показалось македонянину, пренебрежение к предложению лица, стоящего на низшей ступени своего происхождения, и, может быть, отсюда — категоричность его, Кондомита, ответов.

«Вот так, дорогой Василий… Мол, нечего тебе соваться со своим свиным рылом в дела, в которых ты ни хрена не смыслишь! Как был ты конюх, так им и останешься… Пусть даже и царский».

Это сознание того, что он, Василий, простой крестьянский сын, а не патриций, эта ущербность станут преследовать македонянина всю жизнь, и, даже став императором, они окажут влияние на его поступки, противоречащие порой здравому смыслу: чем знатнее тот или иной господин, тем суровее кару будет определять Василий в случае незначительного проступка…

Темнота после захода солнца очень быстро окутала остров и стоящие в бухте на якоре карабы и шайти, похожие на греческие остроносые быстроходные тахидромы.

В небе высыпали звезды, и одна из них — Кохаб — ярко светила над башней большого маяка, расположенного на мысе Мурро-ди-Порко.

На палубе снова появился Сулейман с неразлучным Христодулом. В левой руке сарацин держал стеклянный сосуд с водой, и, перед тем как взойти на площадку, встроенную над сиденьями гребцов, он ополоснул свои сандалии и велел греку сделать то же самое. И уже в чистых они прошли к самому борту.

Из моря выпрыгивали светящиеся рыбы, пролетали над поверхностью несколько десятков локтей и огненными стрелами вонзались в него снова. То тут, то там у темной полосы горизонта стали появляться белые огни, и Сулейман пояснил, что это зажглись плавучие маяки. Они находятся там, где есть опасные отмели.

— Плавучие маяки, Христодул, делаем только мы, арабы, и делаем наподобие стенобитных машин. Это четырехугольник, собираемый из бревен дерева садж [99] Дерево садж — тик. , основание которого широкое, а верх узкий. Высота его над водой сорок гезов [100] Арабский гез равен 0,75 м, или 75 см. . Сверху на доски кладутся камни и черепица и ставятся четыре арки, где находится сторож. По вечерам он зажигает светильник в стеклянном колпаке и поддерживает огонь всю ночь. Впередсмотрящие видят его издалека и предупреждают амир албахров, в противном случае судно наскочит на мель и разобьется…

Пока шло таким образом обучение морскому делу пленного грека на одной из караб, тем временем по приказу командующего арабским флотом еще до наступления темноты несколько шайти были высланы на разведку. Выяснилось, что византийские хеландии с поднятыми из воды веслами, по всей видимости, ждут ветра, чтобы расправить паруса и неожиданно появиться в бухтах Сицилии, где сосредоточились мусульманские корабли. Но Кондомит с македонянином не знали того, что в бухтах по указанию самого Аббаса стояли суда средней и меньшей боевой оснащенности, а самые мощные и маневренные находились у южного мыса Изола-далле-Корренти.

Дождавшись необходимых сведений, к Аббасу сразу же поспешил командующий флотом Насир Салахдин Юсуф, приходившийся, между прочим, потомственным родственником знаменитого флотоводца ал-Хакана, впервые достигшего Индии, к сожалению назад не вернувшегося. Но, как написано в одной из сур Корана, которую днем читал Сулейман ал-Махри Христодулу, «в его власти корабли с поднятыми парусами, плавающие в море, как горы…».

Аббас любил роскошь, даже здесь, далеко от аббасидского двора, в боевых условиях, он устраивал свою жизнь с пышным великолепием; вот уже почти год местом его обитания служил дом бывшего начальника крепости, покончившего с собой в ту злополучную ночь на 24 января. Во дворе Аббас устроил фонтан, стены и пол двухэтажного дома его слуги увешали и устлали дорогими коврами, а по углам поставили клетки с певчими птицами. Командующий флотом застал наместника возлежащим на широком персидском диване, с кальяном в руках, в синей, как полагалось полководцу, чалме с огромной во лбу драгоценной фибулой; он потягивал дым из кальяна, в котором при каждом вдохе громко булькала вода, и любовался плавными движениями обнаженных до пояса танцовщиц.

— Муаллим [101] Муаллим — наставник, начальник. , — обратился Насир к Аббасу, слегка поклонившись.

Тот повел в сторону головой, хлопнул в ладоши, чтобы удалились танцовщицы, и встал с дивана. Полководец был высок, худощав, с пронзительными карими глазами.

— Слушаю тебя, амир албахр.

— Мои разведывательные корабли обнаружили в нескольких римских милях от берега стоящие на спокойной воде греческие хеландии. А одна моя проворная шайти сумела далеко в обход обойти их, и перед взором раиса [102] Раис — означает то же, что и амир албахр. Но раисами арабы звали капитанов малых судов. открылись с таранными башнями, уже собранными на палубах, транспортные тахидромы, прячущиеся за хеландиями. Значит, византийцы дали отдых гребцам и ждут попутного ветра, чтобы не только напасть на мой флот, сиятельный муаллим, но и предпринять штурм Кастродживанни. О нападении же наших карабов они и помыслить не могут, так как, если ветер начнет дуть в сторону острова, я уверен, клянусь Аллахом, ни один, даже самый опытный, их амир албахр не может подумать о том, что у нас появились корабли, которые бегают против ветра… Мы выпускаем из бухт трехмачтовые шайти с косыми парусами и с острыми таранными брусами и единым ударом разделываемся с тахидромами. Прийти на помощь своим хеландии не успеют, против ветра на парусах они ходить не способны, а на веслах, пока хватятся, пока невольников расшевелят ременными бичами, далеко не уйдут… А тут по моему приказу акаты и карабы от Сиракуз и мыса Изола-далле-Корренти ударят в лоб хеландиям, а трехмачтовые таранники поднажмут сзади… И еще у меня есть план в голове, муаллим. Если волей Аллаха византийцы дрогнут и начнут вырываться из нашего кольца, я прикажу переместить плавучие маяки… Преследовать их пока не станем. Пусть попробуют нашей «белой воды» [103] У арабских моряков «белая вода» определяла мелководье, а «зеленая» — глубину, где можно было не опасаться подводных препятствий. .