Хуан Гомес-Хурадо - Легенда о воре

"Вот бы моя жизнь была такой же простой, как твоя, дружище. Если бы меня вели в поводу, как солдата".

Последнее слово на несколько мгновений застряло в его мыслях. И тогда Санчо понял, что один его знакомый может помочь в этом деле.

Постоялый двор Томаса Гутьерреса выглядел элегантно и находился рядом с королевским дворцом. Ничего похожего на лачугу в квартале Ла-Ферия, где им с Хосуэ приходилось прятаться. Здесь были большие и просторные комнаты и целая армия горничных сновала туда-сюда со швабрами и горами белья. Не было необходимости спрашивать про Мигеля де Сервантеса, потому что комиссар по закупкам сидел в кресте у камина в главном зале, погруженный в чтение. Он поднял взгляд от страниц и приблизился к молодому человеку с искренней улыбкой.

- Дружище Санчо! Садитесь, прошу вас, - он махнул рукой одной из служанок, и та тут же принесла кувшин вина. - Пришли сыграть в карты? Коли так, то должен предупредить, что не собираюсь с вами состязаться. Уверяю, что научился на собственных ошибках.

Санчо налил себе вина и залпом опустошил стакан. После долгого дня, проведенного верхом, и пробежки по лесу, его мучила жажда, и он дрожал от холода, но пил он скорее для того, чтобы собраться с духом. Опустошив стакан, он излил всё накопившееся на душе. Он рассказал комиссару всё без утайки. Каждый этап своей жизни за последние годы, решения, которые он принимал, и события, в которых участвовал. Лицо Мигеля посуровело. когда Санчо рассказывал о своей воровской жизни, но он посочувствовал юноше, когда тот поведал о жизни на галере. Возможно, Мигель прошел через что-то подобное, хотя тот и не сделал за весь рассказ ни единого комментария.

Санчо говорил больше часа, и финал посвятил заговору Варгаса с зерном и плану, как вывести купца на чистую воду и вернуть пшеницу городу.

Когда он закончил, то выжидающе посмотрел на комиссара, пытаясь вычислить мысли собеседника.

- У вас была нелегкая жизнь, дружище Санчо. Я всегда придерживался мнения, что каждый - кузнец своего счастья. Но никогда под руками не оказывается нужного инструмента, а иногда приходится вырывать его зубами. Не бойтесь, я вас не осуждаю, это не мое дело, оно касается лишь Господа.

- Значит, вы мне поможете?

Тот задумался.

- То, о чем вы мне рассказали, очень серьезно, Санчо. Мой долг как комиссара - рассказать об этом.

- Ну что ж, - печально изрек молодой человек, поднимаясь. - Теперь я вижу, что совершил ошибку, обратившись к вам.

Однако Мигель не позволил ему уйти, удержав за плечо.

- Нет, прошу вас. Сядьте. Я разделяю ваше беспокойство, что если донести на Варгаса, это ни к чему не приведет. Думаю, что ваш план, хотя и рискованный, но лучше, чем другой исход. Однако есть одна вещь, которую вы не предусмотрели: нам нужен человек, который сделает предложение. И это не может быть любой человек с улицы.

Санчо не ответил. Он смотрел вверх и вправо, через голову Мигеля. Тот обернулся, заинтригованный, чтобы узнать, на что с таким интересом смотрит юноша.

У камина висел огромный деревянный щит, нечто вроде доски объявлений. Там были тарифы на постой, королевские указы и объявления о потерянных предметах с обещанием вознаграждения. Но не это заинтересовало Санчо. На углу неподалеку от них афиша объявляла о представлении в местном театре. Санчо на обратил внимание ни на название спектакля, ни на адрес заведения. Лишь единственная строчка притягивала его взгляд. Иностранное имя одного из актеров, игравшего самую несущественную роль в труппе.

- Я думаю, дон Мигель, что нашел идеального человека для этой задачи.

Напустив на себя надменный и презрительный вид, Гильермо де Шекспир ожидал за дверью Варгаса. Он понимал, что купец нарочно заставляет его ждать, чтобы подчеркнуть собственное могущество и зависимое положение Гильермо, однако именно к этому Санчо его и готовил.

Когда неделю назад молодой человек подкараулил его на выходе из театра, англичанин его не узнал. Тем не менее, он охотно принял его приглашение распить кувшинчик вина. И лишь когда служанка принесла напиток - лучшее вино из Торо - память англичанина вернула его на три года назад, в трактир, где он тогда жил, и где по его вине жестоко избили этого мальчика.

- Сансо! - воскликнул Гильермо на ломаном испанском, ставя на стол пустой стакан. - Вот теперь я вас вспомнил.

- Но так и не научились выговаривать мое имя, - ответил молодой человек по-английски.

От этих слов глаза Гильермо загорелись. У него было не много возможностей поговорить на родном языке.

- Ах, Сансо. Новый язык в старых устах - плохая комбинация. Но расскажите мне, расскажите о своей жизни. Только говорите потише. В нынешние времена лучше не говорить по-английски в открытую.

Хотя они сидели в углу пустой таверны, Санчо прислушался к этому совету.

- Вы до сих пор притворяетесь ирландцем?

- Хотя мне это с трудом дается, но да. Я боюсь за свою жизнь. Но и на родину вернуться не могу, как бы я этого ни хотел. С тех пор как Филипп ведет войну с Елизаветой, из Севильи к моим островам не ходят корабли.

- Вы могли бы отправиться в Нормандию.

- Для этого у меня не хватит денег. Моя единственная надежда - найти доброго английского капитана, который захочет вернуть соотечественника на родину. Боюсь, что мне придется подождать.

Гильермо поведал, как трудно ему пришлось в эти годы, со всей обычной страстью и цветистостью, которые наполняли его рассказы. Он преподавал в нескольких домах английский молодым дворянам и торговцам, эта работа выводила его из себя, но давала средства на скудное существование. Бывали дни, когда ему приходилось прокрадываться на кухни, чтобы стащить какую-нибудь еду. Когда он больше не мог выносить дерзости избалованных мальчишек, то сменил плохо оплачиваемую профессию учителя на еще более нищенскую профессию актера. Учитывая его плохой кастильский, он мог рассчитывать лишь на вторые роли без слов.

- Я изображал стражника, священника и камень. И дерево, будь оно проклято. Клянусь, что если однажды напишу приличную комедию, то в ней не будет ни единого дерева.

- Вы всё еще пишете, Гильермо?

Пальцы англичанина, как и тогда, были испачканы чернилами. Но в голосе его прозвучало разочарование, а вокруг глаз собрались морщинки.

- Немного, - ответил он. - Но я так и не написал ничего стоящего. Зато извел целые горы бумаги, которая оказалась бы куда как полезнее в качестве растопки. В конце концов я попросту сжег всё, что написал.

Теперь настала очередь Санчо рассказать свою историю. По сравнению с рассказом Гильермо, это было сухое и аскетичное повествование, на которое понадобилось вполовину меньше времени. Но когда он закончил, Гильермо вытаращил на него глаза.