Георг Хилтль - Опасные пути

Морель кивнул хозяину, находившемуся среди своих неопрятных гостей, и пошел дальше по направлению к столу, за которым сидели три-четыре человека; двое из них резко выделялись в этой обстановке своим приличным видом.

Морель снял свою узкополую шляпу и сказал:

— Здравствуй, Лашоссе.

Человек, к которому относилось приветствие, был действительно не кто иной, как Лашоссе, слуга дома Дамарр. Он поднялся и, кланяясь иронически-почтительно, произнес:

— Мир и благодать великому ученику Парацельса!

Морель пододвинул себе стул, сел и, помолчав немного, сказал:

— Ну, в чем дело? Вы все, вместе взятые, не можете сделать столько, сколько я. Вы умеете ковать золото? Нет.

— До известной степени умеем и мы, — смеясь сказал коренастый, красный человек. — Вот посмотри, — при этом он выложил на стол туго набитый кошелек тонкой работы.

— А вот, а вот, — закричали другие, выкладывая на стол золотые и драгоценные камни.

— А, это мне нравится, — осклабился Морель. — Ну, рыбак, — обратился он к краснолицему, — ты, должно быть, пускал в ход твою удочку? — при этих словах он указал на левый бок, где обыкновенно люди чести носят шпаги, а разбойники ножи.

— Ничуть, — ответил тот. — Это — дар Меркурия, попавший ко мне в руки без кровопролитий. Да, мы хорошо знаем свое ремесло! С тех пор как дядюшка Лашоссе здесь, крупные уловы не переводятся.

Затем он выпил глоток из своего стакана.

Между тем Лашоссе высыпал все золото из кошельков и принялся считать его и записывать на пергаментный листок.

— Двести шестьдесят лир, — сказал он. — Заметьте! Драгоценные камни оценить должен Морель, а тогда мы их превратим в деньги. Ты, Туртуз, пойдешь менять, у тебя обширные знакомства. Первого числа следующего месяца будет дележ. Золото беру я.

Он сгреб рукой со стола деньги и опустил их в карманы своих широких штанов; товарищи молча следили за его движениями; только Туртуз пробормотал что-то невнятное.

— Что ты? Чего тебе нужно? Говори! — воскликнул Лашоссе, но Туртуз умолк и махнул рукой.

— Я хотел сказать, — начал он после некоторого молчания, — что в сущности при дележе Морелю, например, не причитается никакой доли.

— Никакой доли? — крикнул аптекарский помощник. — Черт возьми! Если бы не я, то у Вас не было бы и половины того. Кто сгоняет Вам добычу в сети? Я. Кто разузнает о всех удобных случаях для улова? Я. Расскажи-ка ты, Пешер, как я хитро и ловко разогнал голубятню Лавьенна? Мои знакомства обширны, разнообразны и влиятельны. “Сегодня вечером большой банкет”, — говорит мне мой друг Пешер, — эх, если бы нам удалось там поудить? Я отвечаю, что хорошо было бы попытаться при помощи какого-нибудь скандала спугнуть общество, а затем, воспользовавшись смятением половить рыбку в мутной водице, пострелять. Из боязни разоблачения не одна красавица побежит прямо к нам в руки; ну, а тогда кошельки, цепочки — все наше. Но нужно подыскать повод для скандала. Вот и шпионишь, ищешь.

— На Ломбардской улице живет одна яростная мамаша, которая уже давно следила за своей голубицей, по ночам гуляющей с одним коршуном. Там поблизости у меня есть знакомый, толстый красочник из лавки Лавьенна. Я пошел к нему и попросил: “Шарло, ты должен мне сегодня ночью провести в собрание гостя, не имеющего приглашения”. Затем я явился к госпоже Розье, как член душеспасительного общества, и стал описывать ей несчастье, грозящее ее дочери; все это я изображал такими ужасными красками, что госпожа Розье стала заклинать меня спасти ее дочь и созналась мне, как ее дочь преследует какой-то кавалер. Я высказал опасение, что невинная голубка может попасть в западню господина Лавьенна. У старухи вспыхнули отчаяние и бешенство. “Я вырву ее и уничтожу соблазнителей”, — закричала она, как сумасшедшая, так что даже я сам ужаснулся. Далее все пошло так, как я предполагал. В определенный час крошка выпорхнула, а с нею и ее возлюбленный. Как только я узнал, что они у Лавьенна, я сейчас же помчался к старухе. Шарло ждал нас, проводил маскированную даму в зал, и она оказалась вдруг среди безумствующей толпы. Раздались крики, улицы оживились, соседи сбежались крича: “Убейте цирюльника”, а испуганные ночные пташки разбежались по улицам. Разве вы все мало поживились при моем удачном нападении на гостей Лавьенна? Полагаю, что имею полное право на участие в добыче.

— Да, да, Морель, — сказал Лашоссе. — Будь по-твоему. Ты — отличный загонщик.

— Но в тот вечер мы оказались плохими стрелками, — пошутил Пешер, — наша добыча улизнула; нам досталась только мелочь.

— И притом опасная, — заметил Морель. — Я не узнал Териа. Его карманы оказались пусты; счастье, что ты отвлек его от меня, а то он узнал бы меня. В следующий раз нужно непременно подчернить себе лицо, как то делается в Лондоне.

— Значит, вы ушли с пустыми руками, несмотря на все ваши старания? — смеясь спросил Туртуз.

— Я выудил охотничий нож, за который на Сенной набережной еврей дал мне два ничтожных голландских червонца.

— Настроение биржи было вялое, — пробормотал Пешер.

В этот момент раздалось пение или вернее рев. Все взоры обратились к певцам. Этим моментом воспользовался Морель, чтобы сделать знак Лашоссе.

Камердинер поднялся с равнодушным видом и поплелся к группе певцов. Морель последовал за ним, и через несколько минут они оба сели на скамейку.

— Ты мне сделал знак? Хочешь сказать что-нибудь? — спросил камердинер.

— Лашоссе, — ответил Морель, плутовски улыбаясь, — мне сдается, что я открыл сокровище.

— Ты? А где?

— В боковом кармане Териа.

— Ба! У бедняка-лаборанта? Интересно посмотреть, какое это сокровище. Должно быть, рецепт для приготовления золота.

— Нет. Это — не деньги и не рецепт. Я нашел письмо, адресованное ему.

Камердинер сделался внимательнее. Постукивая пальцами по спинке скамьи, он спросил:

— А чья подпись?

— Какая-то Мария. Это — ответ на приглашение присутствовать на ночном пиру у Лавьенна.

— Подпись ничего не говорит. На свете много Марий; если у тебя нет никаких других примет, то эта находка не имеет ценности.

— То… письмо запечатано красивой, украшенной гербами, печатью.

— А, это — дело другое! — сказал Лашоссе. — Письмо при тебе?

— Конечно! — Бандит вынул письмо из бокового кармана своей грубой куртки и, внимательно озираясь вокруг, подал его камердинеру, говоря с усмешкой: — Ну-ка, покажи свои познания в геральдике!

Лашоссе взял письмо, бегло просмотрел его, а затем поднес к свету конверт и стал рассматривать красную печать. Двойной герб с различными украшениями и штриховками отпечатывался ясно, до мельчайших подробностей. Камердинеру, как человеку опытному, не долго пришлось разбираться. Благодаря его положению в доме Дамарр через его руки постоянно проходили письма с гербами и дворянскими знаками.