Георг Хилтль - Опасные пути

Лицо Экзили омрачилось, но затем снова прояснилось и он твердым голосом проговорил:

— Не распространяйте глупых сказок, Пьер де Сэн-Лорен, и успокойтесь! Я уже сказал Вам, что если начну свои розыски, то быстро найду те камни, о которые Вы споткнетесь; лучше держите язык за зубами и оставьте меня в покое.

— Никогда — воскликнул Сэн-Лорен, понявший намерения Экзили, — я умею держать в руках не только перо и кассовые книги, но и шпагу. Хотя я не имею особого желания скрестить мое благородное оружие с твоим, но с удовольствием всажу несколько дюймов блестящей стали тебе в бок.

Экзили отступил назад и скрестил руки.

— Пожалуйста, господин де Сэн-Лорен, но тут же, сейчас. Убейте беззащитного врача на террасе королевского дворца и велите потихоньку убрать его труп; Ваше могущество ведь так велико! Но из моих бумаг, находящихся в верных руках, свет узнает всю правду! Вы думаете, что я не предвидел возможности нападений подобно Вашим, когда отправлялся в Париж? Вы, сударь, — неловкий враг. Чтобы избавиться от меня, надо действовать обдуманнее. Вы, вероятно, уже успели обнаружить свою ненависть ко мне, и можно будет вывести странные заключения, если я паду от Вашей руки. Мои друзья возопиют о мести. Почем Вы знаете, что мне не удастся спасти жизнь королевы? Разве похвалят того благородного героя, который уничтожил последнюю надежду на излечение больной ударом своей шпаги только потому, что обо мне ходят какие-то слухи? Что же, нападайте, господин де Сэн-Лорен!

Сэн-Лорен отвернулся.

— Ну, смотри же, итальянец, если тебе не удастся оказать помощь больной, то видит Бог…

— Тогда мы опять встретимся, почтенный господин де Сэн-Лорен, соблазнитель амьенских девушек, — со смехом сказал Экзили. — А пока прощайте! — и он пошел вниз по лестнице, ведущей к Сене.

Сэн-Лорен, весь дрожа, как в лихорадке, повернулся и пошел обратно во дворец.

— Он должен исчезнуть, — сказал он себе, — иначе все пропало! Если откроется мое прошлое, то мое положение, мое имя — все погибло. — Он вынул из кармана смятую бумагу, очень мало походившую на письмо. — Это, вызвавшее меня в Париж, письмо, в котором названо имя моего сына и назначено место, где я могу получить о нем дальнейшие сведения, есть начало моей гибели. Кто бы мог написать мне его? Опять этот беглый каторжник. Он давно не давал знать о себе и без сомнения находится в доме Дамарр. Это — опять какое-нибудь вымогательство. Но все же отправитель письма прекрасно осведомлен обо всем, может быть, даже у него есть сообщники? Однако чего же я опасаюсь? Избавиться от негодяя — совсем пустяшное дело. Лион немедленно отдаст приказ. Доказательств никаких нет; бумаги, в которых показаны происхождение ребенка и имена его родителей, уничтожены, а вместе с этим и проклятое предсказание утратило свое значение. Посмотрим, чего хочет автор этого письма? Если бы я из этой мазни не увидел, что проклятый писака посвящен во все тайны моего прошлого, моя нога никогда не была бы в Париже, а теперь тут может помочь только кошелек или… тайный приказ!

Рассуждая подобным образом, Сэн-Лорен дошел до первого двора дворца, где его размышления были прерваны доктором Аллио, внезапно заступившим ему дорогу.

— А, господин Сэн-Лорен, — воскликнул врач. — Ай, ай, главный кассир духовенства вступает в разговор с обесславленным врачом-итальянцем? Да, я сам видел, как Вы на террасе оживленно беседовали с ним.

Сэн-Лорен вздрогнул, но тотчас же овладел собой и подумал, нельзя ли попытаться дать отпор одному из своих опасных противников.

— Вам уже известно, доктор, — сказал он, — что я с этим итальянцем был знаком еще в Риме; я лучше Вашего знаю, насколько этот человек опасен; я предостерегал короля, но безуспешно. Если Вы застали меня в разговоре с Экзили, то я вел его исключительно с целью внушить этому странному врачу как можно больше забот и внимания к страданиям королевы, судьба которой повергает меня в уныние и ради чего я собственно и прибыл в Париж раньше, чем предполагал, Если этот итальянец сумеет избавить королеву от ее мучений, то все можно будет простить ему. Впрочем, должен сознаться, что в интересах человечества я предпочел бы скорее видеть этого опасного ученого в стенах Бастилии, нежели здесь, во дворце.

— Ваше желание могло бы исполниться, — сказал Аллио, осторожно оглядываясь. — Если королеве не станет лучше от снадобий итальянца, если от его средств наступит лишь ухудшение болезни? Не думаете ли Вы, что тогда иностранец погибнет, попадет в тюрьму? Ведь он так хвастливо выступил перед монархом и находится под таким тяжелым подозрением!

— Конечно, конечно, — поспешно согласился Сэн-Лорен. — Если его лечение окажется неудачным, то я добуду Вам, Аллио, приказ о его аресте.

— Вы согласны? Отлично! Королева приговорена к смерти; лечебные средства итальянца, быть может, несколько поддержат, но не спасут ее. Прежде чем наступит облегчение, она будет испытывать невыразимые страдания; наступит некоторое успокоение, затем снова мучения… Не лучше ли отказаться от бесполезного снадобья чужестранца? Через три дня, по его словам, должно наступить облегчение, и если через три дня королева признает его средства бесполезными, то в тот момент погибнет врач-отравитель.

— Достаньте признание королевы и в тот же день за Маттео Экзили закроются тяжелые врата Бастилии.

Аллио и Сэн-Лорен прошли через двор Лувра, не говоря ни слова. У входа, ведущего на улицу Бонэ заговорщики расстались.

Читатель припоминает, что Морель, слуга и помощник старика Гюэ, отправился на улицу Пердю, после того как проследил свидание Ренэ с Амандой. Оттуда он, повернув налево, прошел улицы Павэ, Бюшери и С.-Жак и очутился в глухом переулке дю Симетьер. Тут, почти посреди переулка, стоял дом, над входом в который раскачивался фонарь, а сквозь грязные стекла окон пробивался тусклый свет. Прежде чем подошел Морель, в это мрачное здание прошмыгнули какие-то человеческие тени, а у входа, несмотря на сырой воздух, лежали какие-то скудно одетые люди, очевидно, принадлежавшие к благородной гильдии парижских нищих. Однако Морель не обратил на этих людей никакого внимания.

Двор, по которому ему пришлось проходить, был плохо вымощен, грязен и мокр. Однако Морель благополучно пробрался по лужам и ухабам и достиг наконец двери заднего здания. Он открыл ее с шумом и вошел в длинный зал, находившийся на первом этаже и скудно освещенный масляными лампами.

Общество, собравшееся в зале, состояло из отбросов парижских улиц; тут были распутные женщины, рифмоплеты, фокусники, акробаты и т. п. Часть посетителей расположилась у веселого огонька в камине, часть сидела за неуклюжим столом, уставленным бутылками с ромом; некоторые же храпели, лежа на изодранных в лохмотья одеялах.