Георг Хилтль - Опасные пути

Сели за стол. Между Амарелем и одним из камергеров оказался незанятый прибор.

Оживленная беседа вскоре же сблизила между собой всех гостей Пенотье. Разумеется, общий разговор вращался около важных событий последних дней какими были арест Экзили и болезнь королевы.

— Вы видите, — горячился Сэн-Лорен, — что адские медикаменты вызвали этот ужасный недуг, потому что, как только они были устранены, ее величество почувствовала себя лучше.

— Ходят разные слухи, — заметил Сэнт-Ибаль: — так, мне говорил один по-видимому осведомленный человек, будто итальянец на своем допросе в Бастилии сделал странное заявление.

— А именно? — спросил Сэн-Лорен не совсем спокойным тоном.

— Экзили оспаривает вред своих лекарств. Хотя он и признает, что то были яды, однако ссылается на свидетельство всех беспристрастных врачей, доказывая, что яды обладают вообще величайшей целебной силой. На этом основании доктор утверждает, что средство, прописанное им королеве, было подменено из зависти лейб-медиками или же сделано недействительным. Очевидно в микстуру влили примесь, парализовавшую ее благотворное действие.

— Это было бы позорной проделкой! — запальчиво подхватил Сэн-Лорен.

— Я не утверждаю того, но бывали странные примеры зависти между врачами.

— Имя Валло ручается за добросовестность произведенной экспертизы.

— Вообще утверждают, что доктор Экзили — опасный субъект, — заметил камергер. — Говорят, будто он имеет в своем распоряжении таинственные средства.

— Я слышал уже о том, — вмешался Дамарр, — но не верю этим слухам. Говорят, будто во Фландрии открыт яд, убивающий посредством вдыхания. Помните, Вильбуа, утверждали, будто его привез один мореплаватель, если не ошибаюсь, из Суринама?

— Да, да, — подтвердил старик, — говорили так. Однако ничего подобного еще не видано.

— Это понятно, — заметил Амарель: — изготовители подобных зелий должны обращаться с ними осторожно; но почему Вы не допускаете возможности изготовления таких тайных снадобий? Наука шагнула далеко вперед.

— Яд, который убивает посредством вдыхания? — внезапно спросил Пенотье, весь насторожившись. — Ведь тогда не оставалось бы никаких следов отравления? Удивительное дело!

— Черт возьми, Пенотье, — со смехом подхватил Вильбуа, — надеюсь, Вы не собираетесь отравить нас? Вы задали этот вопрос таким странным тоном.

Все гости расхохотались вместе с полковником, тогда как Пенотье пришел в некоторое смущение.

Сюзанна видела, что грозившая ей туча постепенно исчезает на горизонте, и ее нервное напряжение и душевная тревога сменились чувством грусти. Она смотрела издали на честное, здоровое лицо своего мужа, кивавшего ей от времени до времени через стол, и думала о благородном доверии, о ничего не подозревавшей беззаботности Дамарра, в глазах которого его жена была образцом женской добродетели и чистоты, между тем как вблизи него сидел тот, чье вмешательство в жизнь Сюзанны разрушило ее счастье и покой.

Когда герцогиня отвела взоры от своего мужа и окинула ими столовую, они машинально устремились в пространство против нее. Вдруг она вздрогнула: ей померещилось что-то ужасное, невероятное.

Столовая Пенотье соединялась с садом, но, чтобы попасть в него, приходилось миновать подобие сеней с колоннами, украшенными статуями. В зимнее время эти сени закрывались стеклянными рамами, вставленными между колонн. Тогда это закрытое пространство украшали оранжерейными деревьями, благодаря чему рядом со столовой получался довольно просторный зимний сад, отапливаемый медными жаровнями. В эти сени вела из столовой большая стеклянная дверь, без портьер, откуда можно было любоваться прелестным, благоуханным приютом.

Когда Сюзанна рассматривала этот пестревший цветами и декорированный с большим вкусом уголок, ей показалось, что между померанцевыми деревьями мелькает чья-то тень. В первый момент она не обратила на это внимания, думая, что по сеням проходит лакей. Однако тень вскоре скрылась, и герцогиня увидала мужчину, который, выглядывая из-за растений и цветочных горок, приближался к стеклянной двери. В движениях этого человека было что-то подозрительное. Герцогиня только что хотела обратить на него внимание общества, как вдруг к своему ужасу увидала лицо этого субъекта у самого стекла двери и сделала тревожное открытие, что то был не кто иной, как Лашоссе.

Он так плотно прильнул лицом к стеклу, что приплюснул нос и таращил глаза в столовую. Его наблюдения по-видимому относились к одному лицу. Взоры герцогини случайно встретились с его взглядом, и у Сюзанны пробежал мороз по коже, когда она заметила страшное, угрожающее выражение в чертах Лашоссе. Он погрозил ей кулаком и скрылся между деревьями.

Почти в ту же минуту к герцогине приблизился Пенотье.

— Ах, сударыня, — сказал, — я вижу, что Вы — любительница цветов, потому что не сводите взора с моего садика!

— Действительно, — ответила герцогиня, — этот цветущий уголок восхитителен. Мне хотелось бы полюбоваться им вблизи.

— После обеда нам подадут туда кофе. О, я покажу Вам несколько редких экземпляров растений!

Общество поднялось из-за стола, чтобы разойтись по соседним комнатам.

— Вы уже обдумали мои предложения, почтеннейший господин Сэн-Лорен? — спросил Пенотье, обращаясь к своему гостю.

— Лишь мельком, господин Пенотье. По разным причинам я не могу еще сегодня дать свое согласие, потому что это дело зависит не от меня одного.

— Ах, что касается этого… — сказал Пенотье и затем вдруг спросил: — а как велика цифра — если это не будет нескромностью с моей стороны — того капитала, который Вы пускаете в оборот?

— Это — не тайна. Мои обороты достигают ежегодно десяти миллионов франков.

У Пенотье дрогнули углы рта и он отступил шаг назад, но спокойно возразил:

— Ну, а я орудую более крупными суммами.

— Охотно верю, — заметил Сэн-Лорен. — Доходы с церковных имуществ и учреждений Лангедока пожирнее, чем в Шампани; кроме того Вы служите еще представителем сельских сословий, — и, сказав это, он повернулся к Бранкасу, который тронул его за руку.

Пенотье исподтишка посмотрел ему вслед и пробормотал:

— Десять миллионов ежегодно в руках!.. Вот это выгодно! Я мог бы осуществить при таких средствах огромные предприятия, если бы к моим шестнадцати миллионам прибавить еще десять. Но он, кажется, не намерен уступить свое место… С духовенством я уж поладил бы, если бы удалить его. — Он огляделся кругом; общество покинуло столовую. — Гм… Амарель давеча говорил о яде, не оставляющем следов. Это было бы верным оружием для предпринимателя.

После этого Пенотье подошел к своим гостям. Между ними происходил оживленный разговор об одной картине. То был портрет короля Людовика XIII. Равнодушное лицо монарха с печатью пресыщения в чертах смотрело неподвижно и безучастно со стены и ясно говорило, что он не любил никого в этом мире, кроме себя, да и то едва ли.