Джек Линдсей - Подземный гром

— Но ты ничего нам не объяснил!

— Да ведь нечего объяснять. Неделю назад я видел, как ты поймал рукой муху. Придумывал ли ты всякие ловушки и хитрости? Намеревался ли ты прихлопнуть меня? Или попросту ловил муху?

— Ты вздумал меня допрашивать, — рявкнул Тигеллин, и лицо его искривилось; зычный голос контрастировал с его слабым сложением и словно прибавлял ему росту. Сцевин отпарировал выкрик хладнокровно. Но лицо Нерона выражало все то же напряжение, страх, подозрения, бешеную злобу. Милих воспользовался наступившей паузой и тихонько отступил назад, украдкой взглянув на Нерона и Сцевина.

— Три года назад, — с холодным презрением уронил Сцевин, — я отпустил на волю эту тварь и помог ему открыть торговлю хлебом. Не похвалите ли вы меня за мою проницательность, ведь я прозрел в нем хитрого торговца, который сумеет пробить себе дорогу в жизни?

— Ты хочешь опорочить человека, выдавшего тебя.

— Он сам опозорился и выдал себя. Или у тебя нет глаз? Одни уши?

Снова пауза. Все ждали, что скажет Нерон. Он молчал. На его каменном лице еще заметнее стало выражение низменного страха и неприязни, но, казалось, он злобился не только на Сцевина. Казалось даже, арестованный перестал его интересовать. Он угрюмо взглянул на Тигеллина и на других членов своего Совета, после чего замкнулся в себе, веки у него набрякли и он словно спал, сидя с открытыми глазами. Тигеллин растерялся. Он взглянул на Сцевина, который с беспечной улыбкой повернулся к Нерону. Тот моргнул и невольно ответил ему взглядом. Но вот жена Милиха выступила вперед, встала перед своим супругом и кашлянула, дабы привлечь внимание Тигеллина. Тот кивнул. Она проговорила скрипучим голосом:

— Он вчера провел полдня наедине с Наталисом.

Тигеллин сжал губы и снова кивнул.

— С твоего разрешения, Божественный, сюда приведут этого Наталиса. А пока его доставят, пусть арестованный скажет нам, о чем они беседовали.

Сцевин впервые выказал смущение, но тут же овладел собой.

— Не представить ли тебе список людей, с которыми я встречался за последнюю неделю?

— В свое время, — ответил Тигеллин спокойно, но с угрозой в голосе. — А пока отвечай, о чем ты беседовал с Наталисом.

— О многом, о тысяче разных вещей. Мы попросту болтали. Злоба дня, последние сплетни. О напыщенных стихах Помпулла и о локонах, что носит его жена на затылке, о достоинствах различных сортов устриц на рынке и о том, скоро ли умрет от удара этот обжора Макрин. И так далее.

— О твоем путешествии в Элладу и об охоте в сабинском поместье?

— Между прочим и об этом. — Сцевин покраснел. — Ты хочешь меня поймать. Я не мог днем говорить об охоте, ведь мысль о ней пришла мне за обедом. Я рассказал тебе, при каких обстоятельствах.

— Ты не слишком-то хорошо помнишь свои показания. Но пока оставим это. Расскажи подробно, о чем ты говорил с Наталисом. Это было только вчера днем. Ты не мог забыть.

— Можешь ли ты повторить каждое слово, сказанное тобою вчера днем?

— Допрашивают тебя, а не меня, — буркнул Тигеллин. Он начал настаивать, чтобы Сцевин давал более точные и подробные показания. Нерон больше не слушал. Через некоторое время он встал и, пошатываясь, скрылся за занавесью, зевая и почесывая щетину на щеках. Сцевин стал говорить наобум. Самообладание покинуло его. На лбу у него выступила испарина.

— Мы обсуждали, как лучше мариновать черные маслины. Наталис советует употреблять побеги мастикового дерева с солью и заливать маслины уксусом с виноградным суслом. — Он повысил голос, подстегнутый язвительной усмешкой Тигеллина. — Какие маслины ты сам любишь? — Но ему больше не удавался беспечный тон, в его голосе уже не звучало дерзкое бесстрашие человека, сознающего свою невиновность. Он говорил рассеянно и неуверенно. — Не отвечай. Я знаю, ты добавляешь уксус. — Он махнул рукой. — Что еще? Ах да, мы говорили о модном греческом скульпторе, который лепит животных, главным образом хищных зверей. По его мнению, они грациознее. Советую тебе поговорить с ним об этом. Он наверняка будет рад с тобой встретиться.

Он продолжал перескакивать с предмета на предмет, словно надеялся сбить с толку своего мучителя, забить ему голову множеством подробностей.

Когда ввели Наталиса, снова появился Нерон. Он казался уже не таким заспанным, на его желтоватом пятнистом лице слегка проступал румянец, но в глазах застыло то же выражение неистовой ярости. Словно ему не хотелось глядеть на этот вероломный и неблагодарный мир. Наталис был растрепан, на губах блуждала натянутая, испуганная улыбка. Он кусал губы, и глаза у него бегали по сторонам. Как только он вошел, Сцевина увели. Они уставились друг на друга, но не смогли ни обменяться словами, ни передать чего-нибудь взглядом. Тигеллин, повысив голос, яростно обрушился на Наталиса, требуя, чтобы тот подробно передал содержание вчерашнего разговора со Сцевином.

Наталис в отчаянии огляделся по сторонам, долго смотрел на знакомого ему сенатора. Не уловив ни тени сочувствия на его каменном лице, он заморгал и повернулся к Тигеллину. По дороге во дворец его провели мимо участка Садов, где палач устанавливал орудия пытки: столб, к которому привязывали обвиняемого и рвали ему тело острыми шинами, похожими на челюсти клещей; перекладину, к которой подвешивали, связав руки за спиной, и выворачивали суставы; доски, между которыми человека медленно раздавливали; веревки, предназначенные расчленять суставы; плеть, представлявшую собой цепь со свинцовыми гирями на конце; металлические пластинки, которые раскаляли и прикладывали к самым чувствительным частям тела. Центуриону было приказано объяснить Наталису назначение каждого орудия.

Потрясенный всем виденным, Наталис неуверенным голосом сказал, что они со Сцевином говорили об играх и о возницах. Тигеллин с саркастической улыбкой процедил сквозь зубы, что сейчас все толкуют об играх, но далеко не все говорят о преступлениях, о каких шла речь у него со Сцевином. По его тону можно было предположить, что вина Наталиса уже установлена. Тут Наталис заявил, что, насколько он помнит, разговор шел главным образом о литературе и о семейных делах. Когда Тигеллин стал допытываться о подробностях, он пробормотал, что в последнее время Цедиция потратила много денег на свои причуды и Сцевин ломал голову, как бы ему раздобыть наличные. Потом они рассуждали об «Эклогах» Вергилия.

— Мы много пили, а у меня не такая крепкая голова, как у него. Половину вечера я дремал и только кивал в ответ.

— Даже когда он говорил об измене? — выпалил Тигеллин.

Наталис откинул голову назад и широко раскрыл глаза.

— Я этого не слышал. А не то я выгнал бы его и донес о его словах Божественному.