Джек Линдсей - Подземный гром

— Почему вы заговорили об Антеноре?

— Мы оба любим театр.

— Но ведь Антенор скульптор.

— Разве? Ах, да! Я спутал. Повторяю, мы просто болтали то о том, то о другом и пили. Я слушал его вполуха. Я все думал об отчете управляющего моим имением под Равенной. Там было наводнение, которое причинило значительные убытки.

Тигеллин не давал ему собраться с мыслями, задавая вопрос за вопросом.

— Кто из вас первым заговорил о стенной росписи, заказанной Кальпурнием Пизоном? Почему ты защищал стиль Аннея Сенеки, когда он сказал, что его переоценивают? В какой момент ты согласился участвовать в охоте на медведей в Калабрии? Почему он предложил тебе — слушай внимательно, это имеет решающее значение, — почему он предложил тебе идти на эту охоту, вооружившись лишь одним ножом?

Наталис твердил, что ничего не помнит — он дремал или был занят своими мыслями. Но он сообразил, что дело будет плохо, если его показания ни в одном пункте не совпадут с показаниями Сцевина. Он всматривался в лицо Тигеллина, всякий раз стараясь определить, выдумывает ли он или приводит подлинные слова Сцевина, хотя бы в искаженном виде. Он решил, что вопрос о ноже действительно имеет большое значение, предполагая, что нож будет фигурировать на суде. Поэтому необходимо дать определенный ответ.

— Он как будто сказал, что хотел идти на медведей с ножом. Кто-то рассказывал ему про калабрийских охотников. А Сцевин всегда рвался навстречу опасности. Я мог бы привести немало такого рода примеров.

— Он сказал, что вы подробно обсуждали эту охоту и ты хвастался, что хорошо знаешь Калабрию.

— Вряд ли. Я ее почти не знаю.

— Но как же медведи? Согласился ты ехать на охоту или нет?

— Возможно, что и согласился. Когда я пьян, я соглашаюсь на все. Но как протрезвлюсь, нередко обнаруживаю, что натворил глупостей.

— Сейчас ты трезвый. Изменил ли ты свое мнение? — Тигеллин добавил с угрозой: — Пока еще есть время. Но торопись.

Наталис пустил в ход свои чары. Он выдавил улыбку и заискивающе посмотрел на присутствующих. Взгляд его задержался на Нероне.

— Но я еще не успел окончательно протрезвиться.

Никто не отозвался. Тигеллин резко спросил:

— Ты все-таки подтверждаешь его показания о том, что вы обсуждали охоту на медведей в Калабрии?

— Вероятно, да. Кажется, так.

— Хорошо, — сказал Тигеллин уже более дружественным тоном. Наталис сосредоточенно всматривался в него, стараясь разгадать его мысли. Он сознавал, что наступила решающая минута, но был в замешательстве и не знал, какое впечатление он произвел. В прошлом он не раз оказывал услуги Тигеллину, помогая ему выгодно помещать деньги. Он делал это в надежде застраховать себя от ареста. Быть может, Тигеллин попросту хочет его выручить. Префект продолжал:

— Все же мне не верится, чтобы ты мог так легко согласиться поехать с ним в Дафну, близ Антиохии, чтобы… что же там было? — Он заглянул в свои записи, как если бы ему изменяла память. — Ах да, посетить подземное святилище Гекаты, куда ведут триста шестьдесят пять ступеней.

Наталис вспомнил, что у Сцевина была вилла в Дафне, и решил, что тот упомянул о ней. Но не знал, что папирус, в который заглянул Тигеллин, был справкой о Сцевине, спешно полученной из тайного архива, где упоминалась вилла в Дафне.

— Да, он просил меня поехать с ним в Дафну, но я энергично от этого отказывался.

— Хорошо, — сказал Тигеллин все тем же дружественным тоном. — Очень хорошо. — В наступившей тишине Наталис оглядел всех с тоскливой улыбкой, слишком поздно сообразив, что он перемудрил и Тигеллину удалось его провести. Он схватился за голову.

— Я больной человек. Нехорошо мучить больного и сбивать его с толку всякими наводящими вопросами.

Тигеллин не ответил. Он глядел на свею жертву с торжествующей усмешкой. Наталис задрожал и сделал рукой слабый жест, словно отрекаясь от своих слов, а Тигеллин заорал на него страшным голосом:

— Ты сам себя приговорил, лжец! — Он подал знак страже. — Ведите его на пытку!

— Нет, — в испуге закричал Наталис, — я ничего не сделал!

— Правду, правду! И ты еще можешь себя спасти. — Тигеллин подошел к нему, грозя кулаком. — А не то заговоришь под пыткой. Все уже известно. Сцевин сознался. Мне хотелось дать тебе возможность спасти себя.

Наталис упал на колени.

— Он втянул меня. Я хотел прийти к тебе и рассказать, но слишком много хлебнул со страху. Только вчера он открыл мне свои планы. Я так испугался, что напился. И крепко спал, пока не пришли легионеры.

— Расскажи все подробно. Тогда мы увидим, искренне ли ты раскаиваешься.

Запинаясь, Наталис рассказал все, что ему было известно о заговоре. Тигеллин стоял неподвижно, пронзая его неморгающим взглядом. Но не торопил и не перебивал Наталиса, который ползал в слезах но полу. Убедившись, что угнал имена главных заговорщиков, он принялся немедля отдавать приказания; были посланы гвардейцы арестовать Пизона, Латерана, Лукана, Афрания, Сенециона и нескольких богачей из среднего сословия. После этого ввели Сцевина, причем стража и его умышленно провела мимо орудий пытки.

Тигеллин сел. Он указал на отвратительную фигуру Наталиса, подползшего на коленях к ногам Нерона.

— Твой друг рассказал нам все. Наталис говорит, что ты главный зачинщик, но не посвящал его в заговор до вчерашнего вечера. Он назвал Пизона, Лукана, Афрания, всех остальных…

— Он гнусный лжец! — воскликнул Сцевин. — Как раз он первым подбил меня. Его подослал Афраний…

— Он уверяет, что тебя завербовал Лукан.

Сцевин молчал, глядя на густо накрашенное лицо Нерона, на котором казались живыми одни безумные глаза.

— Сенека тоже в заговоре! — завопил Наталис. — Я забыл его назвать. О Божественный, мы провинились перед тобой, прости нас!

Сцевин закрыл глаза и покачнулся, словно теряя сознание. Легионер подхватил его под руку. Он оттолкнул его и грохнулся со стоном наземь.

— Смилуйся над нами, Нерон! Мы совсем обезумели. Мы били кулаками скалу и думали, что она отверзнется. — Он ударял себя в грудь и стал озираться но сторонам. — Я пробуждаюсь после долгого сна. Но все вокруг призрачно. Где же реальный мир?

Нерон грузно поднялся, стараясь сохранить достоинство.

— Я могу стерпеть что угодно, кроме неблагодарности. Увести их.

Пока выволакивали Наталиса и Сцевина, он подозвал Тигеллина. Они стали перешептываться. Потом Тигеллин послал за Епихаридой. Она спокойно вошла между двумя стражниками, лицо ее потемнело, глаза ввалились, но горели мрачным огнем. Нерон сам приступил в допросу.

— Ну, шлюха, мы все знаем. Сцевин и Наталис сознались. Лукан, Пизон и другие взяты под стражу. Что ты теперь скажешь?

— Я ничего не знаю, — ответила она ровным голосом. — Я женщина и живу женскими интересами. Меня обвинил мужчина, чьи объятия я отвергла.